Возвращаясь к мемуарам Иды Овербек: “Однажды Ницше сказал нам, и лицо у него было как у мертвеца — мы говорили о Наполеоне, — какая это трагедия, что мир разделен на нескольких сильных личностей и огромное количество слабых, которые служат добычей сильных... в другой раз он был в состоянии глубокой депрессии от сознания, что, поскольку он болен и слаб, ему не сказать последнего слова человечеству; что слишком многое в жизни ему недоступно, и потому в какой-то степени он уже мертв”. Это свидетельство не менее любопытно, чем предыдущее. Кроме всего прочего: какое тут совпадение с жалобой Раскольникова, что он не так силен, как Наполеон! (Беседа относится к 1883 году, Достоевского же Ницше прочел в первый раз в 1887 году, см. письмо к Овербеку от 23 февраля 1887 года.) Тут видно, что Ницше не только со стороны жалеет “слабых людей”, но что относит к ним себя самого, и это углубляет его парадокс. Это внезапно показывает, что он атакует иудаизм и христианство не как сильный человек извне, но изнутри, как раб, который чувствует свою неадекватность. А если так, кто поверит, что подобный человек способен на холодное и независимое мнение? И опять же этот знаменитый конец Ницше, когда он, обливаясь слезами, бросился на шею забитой кучером кляче! Отводя в сторону все медицинские свидетельства: какая душещипательная сцена конца романа под названием “Жизнь и страдания Фридриха Ницше”! (С заключительной строкой “Скверного анекдота”: “Не выдержал!”)