Новый Мир ( № 2 2007)

Москва будущего может, конечно, принять расовые законы, на то воля автора. Что такое “Синдром Василенко”, позволяющий гуманному обществу отлавливать слоняющихся без дела “васек” и “машек” и помещать их в приюты, где с ними гуманно обращаются, как не мягкая форма расизма, которая легко превращается в жесткую: в случае войны Васек и Машек можно и уничтожить. Но Москва будущего не властна над прошлым, не может изменить характер колонизации Сибири. И у нее нет никакого резона преследовать сибирского губернатора за запретную связь с туземкой. В альтернативной истории можно все.

Быков не зря питает слабость к коллегам из цеха фантастики — а они, судя по отзыву Успенского, держат его за своего. Не без оснований. В поэтике романа Быкова много от приемов сказочной фантастики, и смотрятся они очень органично. История, вращающаяся по кругу, которому поклоняется коренное население, получается чем-то вроде кольца у Толкиена, которое одни хотят уничтожить, а другие — захватить. Есть древнее пророчество — кольцо истории разомкнет потомок двух знатных враждующих родов. Есть две любовные пары.

Туземка Аша не просто красивая сибирская девушка, но потомок древнего коренного рода, волк (русские, они же варяги, испортили это слово, превратив его в “волхв”), а губернатор, подлинная фамилия которого Кононов, — происходит от конунгов.

Есть другая любовная пара: Волохов (который, как ясно и из фамилии, происходит от волхвов) и хазарка Женька Долинская. У каждой пары должен родиться ребенок, способный погубить этот мир. Или, наоборот, выпихнуть народ из кольца истории; катастрофа это или благо — зависит от точки зрения наблюдателя. Для коренного народа — катастрофа, и его

сторожастремятся этого не допустить. Архетипическая коллизия: предсказание, которому всякие силы — темные или светлые, не важно — хотят помешать осуществиться. Есть еще две пары: воплощение варяжского долга Громов и его возлюбленная Маша, воплощенное милосердие подросток Анька и беспомощный “васька”. Они удались хуже: похоже, их вызвала к жизни не авторская любовь, а стремление к завершенности композиционной схемы.