Новый Мир ( № 2 2007)

Иван Шепета — поэт, живущий в Приморье, предпосылает своей книге слова Давида Самойлова: “Напишем суровые стансы / Совсем безо всяких прикрас…” Заявленная методология вполне ему удается. Книга лирики очень мужская, совершенно некокетливая, без ненужного “поддавливания”, без бряцания показательной мужественностью. В предисловии к книге критик, искусствовед Александр Лобычев сообщает самомалейшие сведения о поэте: десять лет поэтического молчания после громкой заявки — в 1990 году книга “Заповедник”, публикации в крупных журналах, в том числе и в “Новом мире”. На поэта сразу обратили внимание, он был услышан, почему же замолчал так надолго? “Суровые стансы” внятного ответа на этот вопрос, в общем, не дают. А жаль, поскольку именно такой интерес, личный, выходящий за грань внимания к собственно стихам, — тоже важен. Ведь порой поэт, как мне кажется, оживает для читателя не только идеями, которые претворяет в стихах, не только поэтическими находками, но и “сам собой”, во весь рост, со всеми своими исканиями, заблуждениями, обстоятельствами жизни и даже любимой чашкой в крупный горох.

Лучший Шепета из известных нам, — по-видимому, тот, который — очеркист, творитель карандашных набросков: “Чтоб смотрелись орлами солдатики, перед парадом / Узкогрудым птенцам наложили под китель газет. / И пошли. Согреваясь газетною прозой…” Еще любим мной Шепета, который вдруг эмоционально приоткрывается: “Тычется в тверди гром, / Ест естество мое магма. / Больно!.. И под пером / Ярко горит бумага”. Или: “От любви, как от водки вчерашней, тошнит, / И себе я противен, трезвея, / И раскаянье злое меня потрошит, / Как охотник убитого зверя”. Интересен еще Шепета, когда его застигает самоирония и когда от иронии он восходит к некоему простодушному на первый взгляд обобщению: “Сердце бьется — глупый труд! — / Эта страсть меня погубит. / Мимо женщины идут, / Ни одна меня не любит”.