На съезде присутствовали многочисленные писатели из так называемых автономных республик, подчинявшихся диктатуре Москвы. Одетые в национальные одежды, они внесли свою лепту в пеструю картину собрания, на которую было интересно смотреть, но их духовные достижения остались тайной, ибо об этом никто не говорил. Да и могло ли быть иначе? Они представляли более семидесяти разных языков. Съезд даже не успел сгруппировать их по национальному признаку. Один из них, шестидесятилетний горец с Кавказа с седой бородой, спел с трибуны — в соответствии с ораторской традицией кавказских пастухов — длинное стихотворное повествование, состоявшее из пышных, вычурных трехстрочных строф. Повествование, сопровождавшееся бешеной жестикуляцией, завершилось утверждением, что Кавказ наконец-то стал свободным и над горами Кавказа взошло «солнце Сталин»
[4].Вообще, создавалось впечатление, что режиссеры съезда использовали «автономии» в качестве своего рода живописной цирковой труппы, которой дозволялось выступать только в тех рамках, в каких она могла эффективно подчеркнуть тезис о великолепии Сталина и о наслаждении идти в лучах его недостижимой мудрости.
Делегаций, приветствовавших съезд, было великое множество, но сам Сталин не появился. Он находился слишком высоко. Солнце не спускается к своим поклонникам и обожателям. Это бы снизило уровень его величия.
Поэтому прибывшие делегации обращались к Горькому. На этом съезде Горький просто-напросто замещал Сталина. Его приветствовали, его превозносили. С юношеским восторгом молодые комсомолки, прекрасные словно богини, описывали, как Горький обогатил их юные жизни и показал дорогу — к Сталину, в свою очередь показавшему дорогу к Горькому.
Одна делегация передала в дар съезду портрет размером в квадратный метр — искусно выполненное увеличение изображения с открытки. На портрете был Сталин.