Новый Мир, 2000 №01

Я помню, когда я его только ждала, меня поразило в житии преподобного Сергия, как одна женщина принесла своего сына и поручила ему. И сын этот умер. Она пришла к нему с негодованием и говорит: «Ведь я его тебе поручила, а ты его не уберег…» Он ее подвел к окну и говорит: «Посмотри, видишь того разбойника? Если бы Господь его не взял, видишь, во что бы он превратился?»

На меня это произвело очень большое впечатление. Я его действительно «поручила» преподобному Сергию. Мы его назвали не потому, что «Сережа» нравится, а именно в честь преподобного и поручили ему.

Ему не было трех лет, когда он перестал есть мясо. Мы шли с ним в городок рядом, на базар, и он вдруг спрашивает меня: «Мама, что такое мясо?» Я же не могу ему соврать, я должна ему объяснить. Постаралась как можно мягче и деликатнее. Пришли домой, и он не стал есть мяса… Он еще довольно долго ел ветчину, а потом как-то спросил: «Мама, что такое ветчина?» — «Это тоже мясо». — «Как жаль, я ее так любил». Когда он умирал, наш сотрудник по детскому дому привез из Парижа замечательную ветчину, несколько ломтиков (это война была, ветчина была редкостью). Я говорю: «Вот видишь, Константин Иванович тебе привез ветчину». Он посмотрел и ничего не сказал. Через какое-то время вдруг говорит: «Мама, дай мне ветчины». Я удивилась, но дала. Он взял, подержал в зубах эту ветчину, потом вынул и сказал: «Скажи Константину Ивановичу, что она очень вкусная, я очень его благодарю». Он ее так и не съел.

Как-то раз сидел он на пороге дома и вдруг говорит: «Мама, посмотри, какая птичка!» И вдруг эта птичка прилетела и села к нему на палец. Пестренькая такая, красненькая, очень красивая, маленькая. Села ему на палец, сжала лапки и… умерла. Он удивился, и я вместе с ним. «Мама, не будем ее хоронить, подождем папу». У нас стоял букет полевых цветов, и мы птичку в эти цветы посадили, пока папа пришел, посмотрел. Потом он ее похоронил…

Это трудно, конечно, пережить. Он все время повторял: «Солнышко мое, радость моя, ты только не плачь…» А потом он просил без перерыва читать ему Акафист преподобному Серафиму. Дойдут до конца — опять с начала. Или Псалтирь… Он просил: «Папа, потри мои ножки, пока еще можно…» По-видимому, от долгого лежания у него кости болели… Тридцать два дня он лежал и ничего не ел. Температура ниже сорока не опускалась. Диагноза не было. Сначала нашли на шее опухоль — железа распухла. Потом она пропала. Пришел врач и говорит: «У него воспаление в легком, через два дня будем ждать кризиса». Приходит в следующий раз — у него в другом месте… Так они «скакали», эти воспаления в легких. Рентген ему сделать не могли — отопления не было, это были первые месяцы войны, рентгенкабинет был нетоплен, был лютый мороз… И только когда его уже повезли домой умирать, его смогли просветить. Один частный врач вернулся из армии, и у него дома был рентгеновский аппарат. Его просветили, и врач нашел этот очаг, мы сами видели большое черное пятно. Он наклеил пластырь и сказал, что ему сделают пункцию и выкачают гной, но для этого надо было еще переливать кровь. Но это оказалось слишком сильно для него, и сердце не выдержало.

Француз-доктор говорил отцу Борису: «Вы знаете, я вижу, с кем я имею дело, и могу говорить с вами вполне откровенно. С точки зрения медицины ничего не потеряно, терять надежды не нужно. Но я вам как старый врач говорю: я уже познакомился с вашим сыном — это ангел, а задерживать ангелов на земле мы не имеем права. Поэтому будьте готовы к худшему».

По счастью, Господь сделал так, что мы это восприняли не как худшее, а как лучшее. Он говорил: «Я так счастлив, что я ухожу к Богу. Вы только не плачьте. Потому что, если вы будете плакать, вы будете нарушать мою радость общения с Богом». И действительно, эти его слова помогли нам. Мы похоронили сына и ни разу не задали Богу вопрос: «Господи, зачем? За что? Почему?» Понимали: так должно быть.

Вот уже прошло пятьдесят два года со дня смерти нашего сына. Мы ни разу не говорили: «Почему мы пятьдесят два года без него живем?», но мы продолжаем благодарить Бога за то, что мы десять лет жили с ним. Десять лет он был с нами, и он нам дал силы на то, чтобы нам жить эти пятьдесят два года, а может быть, еще и больше…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

С того самого момента, как большевики захватили власть в России, они занялись своего рода селекционной работой. Им требовалось получить и повсеместно распространить особую породу священнослужителей — безответных, боязливых, услужливых, готовых на все. И надобно заметить, эту свою задачу (в отличие от почти всех прочих) коммунисты выполнили: к моменту падения советской власти в Московской Патриархии подобные личности не только что задавали тон, но и занимали решительно все важнейшие должности.