Новый Мир, 2000 №03

Года через два я прочитал роман Семена Курилова “Новые люди”, изданный “Советской Россией”. Роман поразительный: Сибирь начала века как другой континент. Жизнь юкагирского селения, написанная изнутри неведомой нам национальной культуры. То есть роман абсолютно современного, но говорящего чуть ли не на языке эпоса писателя. И никаких элементов литературной игры, никаких борхесовских, как сказали бы сегодня, никаких постмодернистских заморочек. Писатель изображал космос юкагирской культуры в ее взаимоотношениях с жизнью, временем, пространством, с небом, снегом, тайгой, с рождением и умиранием человека — изображал, оставаясь сам (и сознавая это) частью этого космоса. (Это был второй роман Курилова, первый — “Ханидо и Халерха”.)

Под текстом стояло словосочетание “авторизованный перевод”. То есть роман писался на юкагирском языке. Возможно, куриловская дилогия была вообще первым художественным произведением на этом языке, попытавшимся воплотить в слово итоги многовековой культуры перед самым ее закатом. Первым и последним. Позже, перелистывая по выходе “Советский энциклопедический словарь” (1980), я наткнулся на справку “Юкагирский язык”; там значилось: “Палеоазиатский”, то есть язык, не относящийся ни к одной из известных языковых групп. И там же: “Бесписьменный”. В 1975 году, когда вышли “Новые люди”, юкагиров (по переписи 1970 года) было шестьсот человек.

Юкагиров как реально существующего народа уже нет. Языка юкагирского тоже нет. Умер язык. И Курилов, писавший свою дилогию, не мог не понимать, что пишет на умирающем языке для несуществующего уже народа.

Сам Курилов умер в восьмидесятом году, сорока пяти лет от роду...

Историю про Курилова я рассказываю друзьям-коллегам уже года два.

“Наверно, только так и нужно писать романы”, — с хладнокровием теоретика литературы отозвалась Татьяна Касаткина.

“Это про нас”, — почти с содроганием сказала Вера Павлова, практик, не представляющий себя без продолжения в слове.

“Не заходись, — сказал Немзер. — Вспомни, какие были прижизненные тиражи у Блока. Ну и что? Сегодня русская литература немыслима без Блока. Или скажешь, что и русская литература кончается?”

За слова Немзера и за интонацию, с которой они были произнесены, держусь, как за спасательный буй.

А может, пользуюсь ими как местной анестезией, собирая разные впечатления, связанные у меня с куриловским сюжетом.

Типа: