Новый мир, 2000 №08

Денечек наизнанку, навыворот — туман. Плетешься спозаранку в прибрежный ресторан. Закажешь кружку пива и долго так сидишь, а дождик сиротливо стучит по жести крыш. Не скучно и не грустно, а как-то все равно. Из кухни пахнет вкусно, нет денег на вино. Туман. И берег моря. Жемчужно-влажный Крым. Здесь даже привкус горя почти неуловим.

Зеркало

Сорок лет я отражался, сам себе же улыбался, красовался в зеркалах, отраженьем любовался, а теперь в глазах остался непреодолимый страх. Тонкой сетью паутины на лицо легли морщины, неуверенность в словах, в дополнение картины — стали явственней седины в поредевших волосах. Ночью вздор какой-то снится: то ли ангел, то ли птица в звездных реет закромах? Жизнь голубкой постучится — рядом ворон-смерть кружится, ближе, ближе крыльев взмах! Я обряд пустой нарушу, загляну себе я в душу — зеркало в Его руках — к удивленью обнаружу отраженье: море, сушу, домик детства на холмах. Там в пруду кораблик чудный, разрисованный, двухтрубный оживает на волнах, сад проснулся изумрудный, дождь запрыгал — шарик ртутный, самолетик — в облаках. Вижу: сиро, виновато мать стоит поодаль брата. Зеркальца на солнце взмах — и готов я до упаду, как пчела в соцветьях сада, «зайчика» искать в цветах. Зеркало! Твой мир откуда? — двойственный, как сон и чудо. Заблудился я впотьмах: сад, сирень, игрушек груда, звезд озноб, любовь, простуда… Прикоснешься — пыль и прах. Пусть ветшает мир прелестный, плотский, яростный, телесный, с соком ягод на губах. Близок час и миг чудесный, — вечно юный, бестелесный отражусь я в небесах.

* * *

Л.

И море остыло. И лодки забыты. И пляжи до лета фанерой забиты. Так, значит, как раньше, так, значит, как прежде вдвоем не бродить на пустом побережье, так, значит, уже не сбежать нам с тобою к веселому морю веселой тропою, не плыть, не лежать на заброшенном пляже, касаясь волны, словно пенистой пряжи… Что было — прошло. И все реже и реже мне верить погоде и верить надежде. То хрупкое лето волною разбито. И море остыло. И гавань размыта. Ржавеют в воде ненадежные сваи. Кричат о беде перелетные стаи. Я выйду на зов. Постою на причале. Прочнее, чем эта, не будет печали. Пройдет теплоход и вдали растворится. Ничто не вернется и не повторится.

Коробов Владимир Борисович родился в 1953 году в Тобольске. Детство и юность прошли в Крыму. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького и аспирантуру при нем. Стихи публиковал в «Новом мире», «Дружбе народов», «Континенте» и др. Живет в Москве.

Дмитрий Шеваров

Второй день Рождества

Рассказ

Если бы я поехал один, то как же мне грустно было бы сейчас! Но мы вдвоем. Дочка спит. А я сторожу ее сон. Поправляю одеяло. Вынимаю стаканы из подстаканников, чтобы не звякали. Присматриваю за звездами в черном окне. Видно, наш поезд хочет обойти стороной Большую Медведицу, но она вскоре наваливается на нас, и мы пытаемся проскользнуть под ее брюхом… Провода мешают — кажется, нас кто-то поймал в сети и тянет на берег… За дверью говорят: «Вы не были в нашем городе? У нас всем нравится, старый центр хорошо сохранился. В Прилуках обязательно побывайте, там Батюшков похоронен. В музее есть иконы красивые…»

Мне приснилось, как мы шлепаем по сырому двору, а вокруг тишина пасмурная, все в дымке, как бывает в оттепель. Деревья стоят мокрые. А мы входим в дом, окна в комнатах запотели. Я пробегаю по комнатам, касаясь клеенки на столе, стопки книг, подушки с павлином, мелькаю в зеркальной створке шкафа… Я вернулся.

Вернулся туда, где скудный свет один горит в окне и падает на липу. Где живы дедушка и бабушка, два полушария моей круглой детской жизни. Где двор лежит в белом сумраке, как до рождения. Где я смотрю в него сонный, жадно глотаю прохладу, а за моей спиной расположен непоколебимый вечер в летнем доме. Где свет, когда просыпаешься, струится из окна так полно и совершенно, что невозможно представить, что за этим же окном бывает тьма. А ночи вовсе нет, есть белые ночи. И зима впереди — белая. И город мой зимой — белый по преимуществу. Белый храм Софии, белые поля до самых Прилук, белая река и Белое море где-то рядом, Белозерск, Беловодье. Белые палаты моей детской больницы. И старики мои — белые, убеленные. И на столе все белое по утрам — творог, сметана, молоко. На дедушке — рубашка моя любимая, белая, навыпуск, с большими карманами. И дома здесь всегда белые от занавесок и тюля, от белых рам, наличников и промытых стекол. Деревянные тротуары выбелены снегом, солнцем и нашими пятками. И сад в июне белеет от яблоневого цвета, и асфальтовая дорога на вокзал — белесая от дождя. И школьный мел, белая пыльца на ладонях.