Читаем Новый мир, 2000 №08 полностью

Родня не сразу впустила меня — я слышал какие-то встревоженные переговоры, а потом вдруг выбежала самая настоящая ошалелая Катька во всегдашнем своем (единственном) статном летнем сарафане. Она чуть было не бросилась мне на шею, но в последний миг засмущалась и только положила мне конфузливую руку на плечо. Одна тетушка, посолидней, не хотела отпускать Катьку с неведомым гопником, но другая была попроще и поумней. Из Литвы мы извлекли вдесятеро больше кайфа, чем какой-нибудь дворянский сынок из всех святых камней Европы, вместе взятых: обомлелые, мы тихонько обходили костел святой Анны в Вильнюсе куда более потрясенно, чем я пару лет назад Кёльнский собор. Лайсвес, если не ошибаюсь — аллею в Каунасе, мы дружно объявили окончательной заграницей (о Чюрлёнисе я уж и не говорю — мы балдели от каждого подобия пылинки дальних стран). Небольшой шар нездешне свежего сыра «Лилипут» в брезентовом шатре пригородного кемпинга, пробуждение на соседних раскладушках, ожидания электричек, автобусов, внезапный среди ночи розовый артист Папанов, галантно подающий Катьке руку: «Дам вперед!» — и отъюркнувшая Катька, восторженно лепечущая: «Папанов, Папанов!..», ночевка на стройке под негнущимся одеялом двери, — я ни разу даже не помыслил до нее дотронуться (независимо от опасения, что я чего-нибудь подцепил от своей пахучей в паху подруги, — стенобитному орудию любви предстояло еще долго пробивать стену нашей дружбы): мы только говорили, говорили, говорили — сливались, так сказать, душами, стараясь показать, каковы мы не в делах, а на самом деле: в мечтах, в фантазиях, ибо нельзя же назвать реальным тот мир, из которого изгнано все мелкое, жестокое, грязное, неоднозначное.

В наших эпосах все фигуры представали химически очищенными — мой героический отец с его гулаговской эпопеей, мать-декабристка, брат-кавалергард, коротенькая математичка Валентёша, тщетно пытавшаяся хоть чем-нибудь подкусить меня — победителя всех олимпиад в крае и его окрестностях, — а какой-нибудь Москва с его свитой оказывался вычищенным, как пятно со штанов. Катька же, гордость школы, переглядывалась с девчонками (любимая фраза «мы с девчонками»), когда на музыкальном вечере Химоза мечтательно произносила: все-таки у Бетховена грустная музыка; ее отец — могучий и щедрый, слесарюга, привозивший с заработков чемодан конфет для всего двора, всю получку в подпитии раздававший детям на пряники (мать потом обходила и собирала обратно на прожитье)…

В главный, фантомный мир не попал тот слишком человеческий факт, что Катькин отец, во цвете лет (в наши нынешние годы) разбитый параличом, семь лет умирал в одной комнате на пятерых, с чужой помощью «ходил» на ведро, отчего весь дом был пропитан парашей, и Катька с утра до вечера тщетно старалась отскоблить этот дух — в чудовищной, невообразимой нищете. Мать-сердечница приходила с ночных дежурств в кочегарке серая, как ее ватник, и Катька старалась все делать сама: окучивать картошку, топить печь, таскать воду, доить козу… Временами на отца накатывали приступы безумия, действовавшей рукой он швырял что подвернется — годами никто не мог заснуть спокойно: можно было в любой момент быть подброшенным грохотом опрокинутого ведра, звоном стекла — у Катьки до сих пор виден рубец от трехлитровой банки… Она и через много лет время от времени принималась плакать, выворачивая роскошные губы, и клясть себя за то, что, когда отец требовал тишины, она во что бы то ни стало желала слушать «Пионерскую зорьку» — нужна была ей эта «Пионерская зорька»! Но ничего этого даже не брезжило на аванпостах наших внутренних миров — мы и вообще-то больше исповедовались по части совсем уж чистопородных фантомов: Печорин, Гамлет, князь Мышкин, Коврин из «Черного монаха»… А Гарри из «Снегов Килиманджаро»!.. От одного эпиграфа спятить можно — эта божественная многозначительность: что понадобилось леопарду на такой высоте, никто объяснить не может… Сказали бы мне тогда, что через двадцать лет я буду раздраженно пожимать плечами: если знаешь, что сказать, скажи ясно, а не можешь — молчи. Завет Москвы. Стимулировать фантазию — самую важную вещь на свете — казалось мне чистым шарлатанством. Я изгонял из жизни все, чего нет, и когда Катька не в лучшую нашу пору, однажды на минутку размягчившись, вдруг пустилась в воспоминания о той волшебной — даже не поездке, полете (совсем не помню колес у нашего транспорта и с трудом, с трудом припоминаю сиденья), — я ответил, что почти все забыл, и у нее просто губы запрыгали: «Ты и это хочешь у меня отнять!» — «Как можно отнять то, чего нет? — пытался вразумить ее я. — Было, не было — какое это имеет значение: сейчас же этого все равно НЕТ!» Нет… Для моей глубины все всегда есть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Если», 1998 № 04
«Если», 1998 № 04

ФАНТАСТИКАЕжемесячный журналСодержание:Кир Булычёв. ЗВЕЗДЫ ЗОВУТ! рассказЛеонид Лесков. ДОТЯНУТЬСЯ ДО КОСМОСАФАКТЫРоберт Шекли. ЛАБИРИНТ МИНОТАВРА, повестьПРЯМОЙ КОНТАКТРоберт Шекли «ПРОСТО НАДО ЖИТЬ!» (ответы на вопросы читателей «Если»)Грег Бир. МАНДАЛА, повестьЛИТЕРАТУРНЫЙ ПОРТРЕТ*Игорь Петрушкин. ГОТИКА ЗВЕЗДНЫХ ПРОСТРАНСТВФАКТЫМайкл Пейн. ЯЗЫК ДУХОВ, рассказВладимир Корочанцев. НЕ СМОТРИ НА ТЕЩУ!Джек Холдеман. ЗАМКИ ИЗ ПЕСКА, рассказСтивен Р. Дональдсон. ЛЮБИТЕЛЬ ЖИВОТНЫХ, повестьКОНКУРС БАНК ИДЕЙАлексей Зарубин. ВСЕ, ЧТО ЕСТЬ ПОД РУКОЙ, рассказКУРСОРРЕЦЕНЗИИPERSONALIAВЕРНИСАЖ*Вл. Гаков. СВОБОДНАЯ РУКА ДЖИМА БЁРНСАВИДЕОДРОМ*Как это делается— Евгений Зуенко. ПОВЕЛИТЕЛЬ ОБЕЗЬЯН*Документ— Дмитрий Крюков. ПУТЕВОДИТЕЛЬ В МИР МАГИИ…*Сериал— Александр Майоров. ЧУЖИЕ ПРОТИВ РИПЛИ*Рецензии*Интервью— Наталья Мелосердова. В ГОЛЛИВУДЕ КРИЗИС ИДЕЙ! (интервью с Юрием Каррой)*Внимание, мотор!— Арсений Иванов. НОВОСТИ СО СЪЕМОЧНОЙ ПЛОЩАДКИОбложка Бернса Д. (Jim Burns)Иллюстрации О. Дунаевой, А. Филиппова, С. Шехова.

Алексей Зарубин , Владимир Корочанцев , Дмитрий Крюков , Игорь Петрушкин , Стивен Р. Дональдсон

Фантастика / Журналы, газеты / Научная Фантастика