Новый Мир ( № 3 2009)

А если говорить о том, как трактуется в фильме тема интеллигенции, то Балабанову, по большому счету, на нее наплевать. Однако, раз уж так вышло, что свою ноющую боль от созерцания мира как вопиющей бессмыслицы он завернул на сей раз в одежки булгаковского врача, про интеллигенцию в своем фильме он тоже сказал. И мимоходом определил ей довольно страшный диагноз — “онтологическая пустота”. На самом деле, фильм ставит зрителя перед весьма жесткой альтернативой. Или Бога нет, нет в человеке образа и подобия, — и тогда все, что произошло с героем: случайность, в полгода сделавшая из прекрасного во всех отношениях юного доктора законченного монстра, вора, убийцу и провокатора, — закономерно, естественно, и это еще не самый страшный способ погибели. Или Бог есть… Балабанов в это не верит. Интеллигенция, как правило, — тоже. Во всяком случае, вера в Бога никогда крупными буквами не была написана на ее знаменах. Там были “Равенство”, “Демократия”, “Гуманизм”, “Права человека”, “Любовь к народу”, но все это — мертвому припарки. Все эти идеалы не только не способны привести к светлому будущему народ и страну, они не способны даже спасти отдельного человека от наркотика. Морфий, то есть зависимость от разрушительных стихий мира сего, окажется все равно сильнее.

“Бумажный солдат”

Фильм Германа-младшего сравнивать с “Морфием” — сплошное удовольствие. Они — антиподы. Во всем.

У Балабанова кино степенное, отстраненно-аскетичное: долгие статичные планы, замкнутые пространства, пейзаж в основном в окошке, никакого визуального буйства. Камера стоит себе и снимает, как пилят размозженную ногу или делают минет; зрителя это, конечно шокирует, но поражает сам факт, а не способ его подачи. У Германа интерьеров почти что нет, да и те сняты так, что не поймешь, где происходит действие — то ли в коридоре, то ли под лестницей. Камера любит простор. Так, чтобы на всех планах от первого до самого дальнего бродили какие-то люди, верблюды, собаки и лошади (операторы Алишер Хамиходжаев, Максим Дроздов). Чтобы было много воды и грязи, чтобы было холодно и герои мерзли, тщетно пытаясь навязать друг другу шарфы и шапки. Человек в фильме Германа — во власти гигантского, плохо обжитого пространства; он открыт дождю и ветру, дрожит, мается, но героически не спешит под крышу. Кашляющий, не по сезону одетый, по колено в грязи и с вечно сломанным зонтиком, — он совершает великий подвиг, он покоряет космос!