Новый мир. № 4, 2004

В ванной комнате, совмещенной с другим удобством, валялись, как и следовало ожидать, клочки салфеток, которыми промокали крем и помаду, судя по отпечаткам рекламных губ. Лежали забытая зубная щетка и грязные вкладыши к станку бритвы «Жиллетт», что напомнило ему заграницу, — напомнило как о чем-то, что следует прочнее забыть.

Взгляд его упал на рулон туалетной бумаги. Он был едва начат. А в углу, рядом с корытом ванной, лежала упаковка с другими рулонами.

«Интересно, если меня… не будет, сколько бумаги останется? Успею я израсходовать ее всю?»

Такие мысли теперь частенько посещали его, он только кривился, не пытаясь ни отвечать, ни философствовать. Хотя ехидно толкалась в дверь следующая мыслишка: «Жизнь можно измерять в количестве израсходованных рулонов туалетной бумаги…»

Потом он подумал: почему забыли постояльцы эту бумагу? И дурацкое предположение, что никто не забывал, а куплена она невидимым жильцом, проживающим за запертой дверью его комнаты, заставило его опять покривиться и даже ругнуться про себя: «Завороты!»

Он стал жить в своей квартире, но комнату не открывал. Отложил до генеральной уборки.

Постепенно обрастал он хозяйством. Старый холодильник натужно гудел, пытаясь еще выжать холод из остатков фреона. Хотя в холодильнике особой нужды и не было: питался хозяин квартиры кашей на воде. В морозильнике дежурили упаковка маргарина да покрытые инеем и плесенью огурцы в пакете.

«Если я, живя за границей, практически не жил и годы эти как бы исчезли из моей памяти и, таким образом, из жизни, — выходит, где-то кто-то жил за меня?»

Естественно, он обратился мыслями к запертой двери. Постояльцы несколько странно говорили с ним по телефону, словно он от них скрывал что-то: «Мы понимаем, вам нужно не афишировать некоторые вещи… Мы вам не помешаем, даже если вы будете приглашать к себе девушек… Время не имеет значения…»

Сначала он не придал значения этим словам, только теперь сообразил: его наниматели намекали на то, что он тайком являлся в запертую комнату и так же тайно уходил.

Ему стало немножко неприятно. Все эти призраки и раздвоения душ, вся эта чертовщина, он считал, — выдумки прощелыг для дамочек и слабонервных. Но дверь молча стояла, скрывая тайну, и гипнотизировала его.

Он твердо решил не открывать ее.

«А вот это уже в самом деле чертовщина!» — поймал он себя на трусости, приступ которой вызван был подозрением, что в его квартире обитает кто-то еще.

Шло время, он привык к присутствию «жильца», стал понемногу разговаривать с ним. Потом купил еще тарелку и чашку и за ужином ставил на стол второй прибор.

Настал день, когда он решил наложить в тарелку за завтраком своему «соседу» каши и налить чаю. Когда он вышел за сигаретами и вернулся — тарелка и чашка были пусты.

«Пока „он“ меня боится, — подумал он с какой-то странной, неожиданной нежностью. — Ничего, привыкнет, и мы подружимся, все-таки не чужие…»

Он честно пытался рассматривать все происходящее как вяло текущий шизофренический кризис, вызванный прежней жизнью за границей и жизнью теперешней — вынужденным одиночеством и одичанием.

«Еда исчезает, потому что я сам ее куда-то выбрасываю в трансе, вызванном самовнушением. Говорю я сам с собой. Все признаки „шизни“. Если так дальше пойдет, я закончу в дурдоме».

Но когда он стал замечать, что запас туалетной бумаги тает вдвое быстрее, чем обычно, он встревожился всерьез.

«Что-то надо делать!»

И, как всякий трус, он решил бежать.

«Ночую последнюю ночь — и рву когти». Он лег не раздеваясь, не выключая свет, потому что страх рос лавиной. Лежал, курил и прислушивался. Квартира постепенно наполнялась звуками. Он отчетливо слышал, как отворяется и закрывается дверь в «запертую» комнату, стучит дверь ванной, шумит вода.

«Нельзя, похоже, уйти от самого себя. Жалко, нет выпивки. Так я просто не выдержу. Надо сбегать, работают ночные ларьки».

Когда он выходил, дверь в ванную захлопнулась, словно кто-то не хотел обнаруживаться.

Он купил бутылку и бегом кинулся назад. Почему-то он решил, что надо спешить.

В квартире пахло горелым, он не стал искать источник запаха, сразу прошел в кухню, налил водки в чашку и выпил залпом. Страх отступил, стало почти весело. Запах усилился, из-под двери ванной выползал дым. Он попытался открыть — дверь не поддавалась. Он вышиб ее плечом. Эмалированная ванная была черной, в ней полыхала груда размотанной туалетной бумаги. Огонь уже добрался до занавески из пластика, тлели полотенца, плавился пластмассовый таз. Он в ужасе открыл оба крана. Дым быстро заполнял ванную, выползал в коридор, нечем было дышать. Он бросился к входной двери, но она была заперта, а ключа в ней не было. В большой комнате было уже полно дыма, не продохнуть, — когда успел сюда проникнуть дым? Им овладела паника.