Новый Мир ( № 4 2007)

Прежде чем выяснять истинные намерения автора, хочется вернуться к предыдущей ее книге1. В своей рецензии Оксана Богачевская (“Одолевая светобоязнь” — “Новый мир”, 2005, № 12) так определила нерв этой поэзии: “<…> странная диалектика бытия заключается в том, что любящая, верная душа почему-то не может здесь насытиться и воплотиться в полноте. Почему-то всегда так оказывается, что для того, чтобы ей

выжитьздесь, в этом инертном пространстве, надо научиться не любить, не ждать, не верить, словом —

не жить

”.

“Женская лирика… тяжелый случай”, — брюзжит в одном из стихотворений Елагиной издатель, не воспринимающий всерьез “замшелую ветошь”. Но не только над ним иронизирует лирическая героиня — над собой тоже. Не в нем, дьявольски сверкнувшем очками, дело — дело в тотальном смещении духовных координат, в общекультурном фоне, на котором “неактуальный” поэт выглядит фигурой комической, а уж взыскующая любви поэтесса — тем более. Неактуальная? За этим следует ответный жест — игра в юродство, когда можно обозначить свою роль, назвавшись “пожилой клоунессой”.

“Гелиофобия” — замечательное автоироническое название для книги. Спрятавшись за научным термином (а означает он не что иное, как светобоязнь), Елагина ставит простой диагноз окружающему миру: боязнь любви. Но еще это книга о том, как в беспросветную жизнь врывается световое пятно, оно же — чудо. Но если любовь — это чудо с участием двоих, то почему тот, другой (а у нее он “камень”, или целый “сад камней”, или “инопланетянин”), так боится света? Вся трагическая раздвоенность лирического “я” Елагиной — в том, что она пытается решать принципиально неразрешимый вопрос о возможности чуда именно логическим, причинно-следственным путем. Разность потенциалов и создает необходимое напряжение меж двумя полюсами ее поэтики — верой в ту самую любовь и пониманием ее недостижимости. Во многом знании — много печали, оттого каждое стихотворение на первый взгляд выглядит трагическим. Но маску “клоунесса” выбрала двустороннюю и в следующий момент поворачивается к нам светлой половиной. Забываешь о разуме и веришь в чудо — наступает просветление.

Если “Гелиофобия” — вся о поисках любви, то первая же строчка книги “Как есть” поиски исключает: “Господь не дал любви, но дал певучий дар”. Вот такое начало координат, а дальше нужна ориентация на местности. Куда идти теперь — “с бунтарским языком и знаньем несвободы”, как жить в той реальности, где нелюбовь — не грех, а всего лишь общая установка?