Новый Мир ( № 4 2010)

Почему герой так безволен? «Меня опрокинуло, смяло, понесло потоком… Снежный шар, катящийся по полю.. Вот так это было — не сцепление, но налипание событий…» Но почему не сделать попытки выскочить из потока? Есть что-то сомнамбулическое в поведении героя. Он много рассуждает, но мало действует, он никогда не сопротивляется обстоятельствам, не пытается их подчинить себе, но подчиняется сам.

Он женится на женщине, которую любил с детства, вдове с младенцем, но в первую же ночь ребенок не вовремя плачет — и герой навсегда отказывается от близости с любимой женщиной, живет с ней как брат с сестрой. Что-то есть в этом неестественное.

Он уже испытал, что такое право в Ичкерии, вылетев из правоохранительных органов из-за конфликта с самолюбивыми грозненскими князьками, — зачем же соваться в новую петлю, зачем соглашаться на новое предложение искусителя-дяди: возглавить отряд резервистов? Он уже убедился, что пистолет сам начинает стрелять. Неужели не ясно, что армия начнет воевать и ему придется оказаться на стороне тех, кого он не любит и кому не верит?

Все эти вопросы имеют смысл, если перед нами нормальный литературный герой, который действует так, как положено человеку действовать в жизни.

Если же перед нами двойник героя, то вопросы снимаются. Тогда он и в самом деле сомнамбула, не повинующаяся собственной воле. И тут нам придется разобраться в том, кто же герой-повествователь.

Уже в начале романа рассказ героя о том, как он вернулся в Шали из России, прерывает реплика: «Я не вернулся?.. О чем вы говорите? Гражданин начальник, при чем тут все эти бумаги, при чем паспортный стол и справки с места работы? Сестра, не надо плакать… Думаете, это бред, галлюцинации, ложная память?

Ну и что, что это освобождает меня от ответственности? Кого освобождает? Меня? Но я и есть эта память, и если она — ложная, то меня просто нет».

Так. Получается, что нет никакого Тамерлана Магомадова, который вернулся в Шали и стал боевиком, а есть душевнобольной Тамерлан Магомадов, страдающий раздвоением личности и вообразивший, что он был боевиком в Чечне? Так это все происходит в его воображении?

Адресатом исповеди является вроде бы доктор: повествование часто прерывается обращением к врачу. Но иногда появляются еще следователь и адвокат. Значит, против героя все же ведется следствие как против участника «незаконных вооруженных формирований»? Или адвокат и следователь — тоже воображаемые персонажи, проникшие в сознание больного шизофренией?