Новый Мир ( № 4 2012)

Книга, посвященная истории крепких национальных напитков (хлебного вина и водки) в России. Автор продолжает разработки своих предшественников — историков, специализировавшихся на изучении бытовой жизни России, отчасти развивая, дополняя, уточняя уже существующую в науке картину и попутно опровергая множество укоренившихся мифов (оппонируя, скажем, В. Похлебкину). В частности, опровергается миф о Менделееве как отце русской водки, установившем норму ее крепости в 40 градусов — цифру “40” в качестве государственного стандарта выбрал в 1866 году министр финансов М. Х. Рейтерн, округливший стандарты крепости хлебного вина, имевшего традиционные 38 — 39 градусов, до сорока, для удобства делопроизводства; или, скажем, миф о России как стране исконного повального пьянства (приведенные в книге статистические таблицы за 1885 — 1905 годы свидетельствуют, что по потреблению крепких спиртных напитков Россия пропускала тогда вперед, например, Данию, Швецию, Францию, Германию и некоторые другие страны; на первые же строчки этого сомнительного “рейтинга” Россия, уже во времена СССР, начала выходить только в пятидесятые годы ХХ века). Абсолютной новостью для современного читателя может быть информация о том, что продукт, называемый нами “водка”, возник в России в самом конце XIX века, а само слово “водка”, как официальное ее название, — в 1936 году. Дело в том, что “водками” до ХХ века называли настойки (первоначально — лекарственные), изготовлявшиеся на основе хлебного вина. Ну а само хлебное вино, или полугар, и было тем напитком, который мы привыкли считать русской водкой позапрошлых веков. В отличие от нынешних технологий производства водки из этилового спирта, хлебное вино изготовлялось способом дистилляции (перегонки) и имело в качестве аналога, скажем, виски; различие их — в исходном продукте (у хлебного вина, или полугара, — рожь, у виски — ячмень) и в дальнейшей обработке полученного при перегонке напитка (виски насыщалось при трехлетнем отстое ароматом дубовых бочек из-под хереса, ну а хлебное вино, напротив, стремились максимально очистить от привкусов, чтобы воссоздать его “вкусовое воспоминание” о ржи). Пафос книги Родионова, кроме воссоздания исторической достоверности, еще и в опровержении устоявшегося в нашем обществе за последние века отношения к водке как к несомненному атрибуту “российской дикости”. Русская водка, по убеждению автора, является свидетельством как раз высокого уровня бытовой культуры России — и в том, что касалось технологии производства, и в кулинарных достоинствах, и в самой традиционной “культуре пития” (неожиданная деталь: в русских домах был принят так называемый закусочный стол, с набором закусок и наливок, сервированный отдельно и в другом помещении от собственно обеденного стола; за обедом же водки не пили, только вино (речь идет о быте более или менее образованных сословий); и автор выдвигает здесь предположение (которое выглядит вполне обоснованным): вошедший в европейский, а теперь и в российский быт “фуршет” имеет русские корни, то есть прообразом, а возможно, и образцом стал как раз этот русский обычай “закусочного” или “холодного” стола — автор приводит в книге выразительные свидетельства иностранцев, осваивавших в России этот новый для них элемент русской культуры застолья.