Война идет, тонут корабли, горят нефтяные вышки, гибельный ветер врывается в города… От войны не укрыться. Организуется новый военный порядок: патрули на улицах, комендантский час, проверка документов… Женщины встают к станкам — самоотверженно сверлят, пилят, строгают, делают бомбы и самолеты… Со скрипом вертятся шестеренки истории, однако цивилизация еще сохраняет привычные формы: бурлит уличное движение, машут палочками регулировщики…
Но вот изящная пианистка садится к роялю, и на первых тактах “Турецкого марша” самолеты принимаются сбрасывать на землю тысячи и тысячи бомб… Вид сверху: бомбы летят к земле, покрывая ее черными кружками разрывов. Внизу мечутся охваченные ужасом люди, ищут спасения в подвалах, в метро, в подворотнях, под деревьями, среди кладбищенских плит… Переполненные бомбоубежища, горящие города, гигантские языки пламени, рвущиеся из окон, и на последних тактах волшебной музыки — жуткая панорама выжженной, черной земли. Эмоциональный контраст между хрестоматийной гармонией “Турецкого марша” и апокалипсисом чудовищной бомбардировки создает ощущение полного и безжалостного краха иллюзий — иллюзий культуры и цивилизации. Все эти люди, жившие в уютном, “моцартовском” мире, не думали, что с ними может произойти самое страшное. Но оно произошло.
Потом, выйдя из убежищ, они горестно разбирают завалы, выносят трупы… Наступает голод и холод, дети рубят на улицах пни, собирают щепки… Огромные очереди за супом и хлебом. Голодные детские глаза… Крутятся шестеренки войны…
Мужчины воюют, меся грязь сапогами, натужно пытаясь вытянуть мир из трясины тотального взаимоуничтожения. Но запас сил и ресурсов жизни уже почти что исчерпан. Смерть угрожает каждому. Тысячи несчастных бредут куда-то с пожитками, в надежде спастись. Других насильно заталкивают в вагоны и везут в газовые камеры… Вторая кульминация, безмолвный реквием, — несение сотен и сотен крестов на негативном изображении.