Новый Мир ( № 5 2012)

По молодости, как и многие жители советской страны, я любил стихи Андрея Вознесенского. За яркость красок, новизну восприятия, гирлянды эффектных метафор. Особенно мне нравились эксперименты с рифмой. Если какой-либо автор рифмовал более-менее традиционно, я стихов не воспринимал. Порой мне достаточно было просмотреть концовки строчек, чтобы отбросить книжку в сторону. Так были отброшены Арсений Тарковский, Давид Самойлов, Николай Рубцов. Обыкновенно. Банально. Консервативно. Я привык к экзотическим фруктам. Мой отец, физик, не очень интересовавшийся литературой, осторожно замечал: «Может быть, дело в смысле, содержании стихов?» Куда там! Я уже прозрел. Нам нужны смелая метафора и изобретательная рифма. Остальное не в счет. Прочь с «парохода современности»! Помню собственный ужас и возмущение, когда Виктор Астафьев на встрече со студентами Томского университета заметил, что Маяковский и тем более Вознесенский — поэты слабые. Никакие. Пустые. Как же так? Реформаторы стиха. Властители дум… Прошло время — и властителями дум стали совсем другие люди. Но память о счастье и самоуверенности человека, который знает истину, который знает, как надо писать, осталась. Я вспоминаю об этом с нежностью, а когда слышу то там, то сям возбужденные возгласы, что надо писать верлибром и никак иначе, узнаю прежние подростковые эмоции. Почему никто не говорит о том, как вернуть в поэзию силу, энергию, мощь, мысль? Какая мне разница, как они выражены? Пишите так, как считаете нужным. Содержание порождает форму. Григорий Стариковский, замечательный поэт и переводчик, замечает, что главная черта стихов Баумана — «воссоздание опыта пресуществления материи в слово. Андрей отталкивается от евангельского образа, но в конце концов возвращается к нему. Такое „возвращение к Слову”, к тому, самому первому. Возвращение к Первослову (в Евангелии Слово — это Христос, Бог-Логос, то есть здесь не просто слово, речь идет о „логоцентричности” Бога) — путь многих поэтов, однако для Андрея это опыт не только стихотворческий, но и духовный. Бауман находится в поисках цельнозвучия языка. Поэтический мир Баумана сферичен и самодостаточен, как самодостаточно философское учение, как самодостаточен, к примеру, философ-стоик. Но это самодостаточность созидаемая, то есть поэт сам ее создает, создает систему образов, понятных разуму наравне с сердцем. Русскую философскую лирику (Ломоносов, Тютчев) еще никто не отменял. Новое русское барокко. Барокко, кстати, тоже никто не отменял»

[9]

.