Новый Мир ( № 5 2013)

С у л е р ж и ц к и й. Питайтесь пищей богов. Я не юродствую, я совершенно серьезно — проходит жизнь. И сколько всякой моли и гнили расплодилось — надо чистить, возвышать человека, блюсти его. И кто может — должен. Надо в искусстве быть рыцарем, нужен романтизм, возвышенность и смирение. Мир погибает, задыхается в собственном смраде. Свою жизнь надо спеть во славу Божию и так и унестись в недосягаемую высоту. И люди это почувствуют…

П и с ь м о  к р е с т ь я н. Вашу тонкую, глубокую игру мы, крестьяне, чувствовали, понимали. Вы нас очищали от грязи, будней, мы становились с каждым посещением вашего театра лучше, одухотвореннее. Большое мужицкое спасибо вам, дорогой Константин Сергеевич, за то хорошее, прекрасное, что дарили, сеяли. Ваши искания не напрасны.

С у л е р ж и ц к и й (

вдохновляясь). Безграничная земля, дающая всем место. Я готов, как мужик, выстрогать деревянный крест со Спасителем и поднять его над золотящейся нивой, бегущей за горизонт. Что может быть величественнее и полнее?

 

Пауза.

 

М е й е р х о л ь д. Немирович — кулак. В то же время — писатель. Это социальное положение его заставляет считаться с культурными начинаниями.

Н е м и р о в и ч (

в ответ). Мейерхольд, которого я знаю с первого курса, никогда не проявлял гениальности, а теперь мне кажется просто одним из тех поэтов нового искусства, которые обнаружили полное бессилие сделать что-нибудь заметное в старом. Я имею на Станиславского громадное влияние — но только когда я беспрерывно около него. Но стоило мне отойти от него, как он весь отдался глупостям, внушенным ему Мейерхольдом... И меня он возненавидел. Да, возненавидел.

В а х т а н г о в. Немирович-Данченко — он никогда и не был режиссером. Он не владел ни формой, ни красками. У него нет чувства ритма и пластичности. Он жил за счет фантазии Станиславского. Он — недоразумение как режиссер. Значение его в русском театре — поставщик литературы.

Н е м и р о в и ч. Я взял на себя самую неблагодарную роль — бухгалтера, кассира, экспедитора. И, очевидно, она пришлась мне очень к лицу, что все, кто были близки к Константину Сергеевичу, совершенно забыли, что такое Владимир Иванович, а помнили только, что им нужно для шествия по пути роз и что надо от меня требовать.

 

Пауза.