Новый Мир ( № 6 2012)

Затем и надо перемещаться, не принадлежать — чтобы оставаться, пока возможно, ни к чему не сводящимсясобой, устроителем собственного мира:

человек остаётся с самим собой —

постепенно дымок над его трубой

поднимается ровным, густым столбом,

но — перед тем как выйти с пустым ведром,

чтобы элементарно набрать воды,

человек зажигает в деревне свет,

развешивает облака, расставляет лес,

а потом устраивает метель или гром

(в зависимости от времени года) —

в сущности, этот человек с ведром

просто переходит из одного дома в другой —

и остаётся собой

                                          («В деревне»)

В «Письме Якубу» он повторяет дословно:

В остальном, Якуб, человек остаётся собой.

Куда бы он ни ехал, клетку своего «я» —

<…> ему приходится

тащить с собой. Из этой клетки никуда

не денешься, не сбежишь.

А вот и денешься. Потому что по-шульпяковски понятый и пережитый человек остается таким собой, кто уже примеривается к собственному отсутствию в этом большом, не владеющем им (ловил-де, но не поймал) мире. Который не боится своего будущего — в каком-то смысле уже настоящего — отсутствия, видит и принимает его:

прозрачен, как печатный лист,

замысловат и неказист,

живёт пейзаж в моём окне,

но то, что кажется вовне,

давно живёт внутри меня —

в саду белеет простыня,

кипит похлёбка на огне,

который тоже есть во мне,

и тридцать три окна в дому

открыто на меня — во тьму

души, где тот же сад, и в нём

горит, горит сухим огнём

что было на моём веку

(кукушка делает «ку-ку»)

— и вырастает из огня

пейзаж, в котором нет меня

         («прозрачен, как печатный лист…»)

По существу, понимание и принятие этого — не что иное, как преодоление страха смерти.

Впрочем, в книге есть и еще один ключевой текст — заявленный в качестве такового уже самим своим названием: «Искусство поэзии», Ars poetica: изложение, стало быть, принципов и оснований своей поэтической работы. В нем — или мне это только кажется? — предложен выход из круга, очерченного вокруг человека темами смерти и небытия, которые-де человеку только и остается, что смиренно осваивать. Здесь намечена и даже названа по имени еще одна сила, наравне с жизнью и смертью, с бытием и небытием, способная работать с ними обоими.  И это — сила традиционнейшая: слово (обращенное, предположительно, не только к читателю, но и к Тому, из особенного целомудрия не называемому по имени, Кем мир «вызван к жизни. / Но, как иной отец, / уходя из семьи, / забывает детей, / — так этоткто-то/ забыл про нас. / Не помнит».