Новый Мир ( № 7 2004)

Христос в фильме Гибсона совершает свой подвиг отнюдь не ради конкретных людей. Мы практически не видим его проповедующим, исцеляющим, пирующим с учениками, плачущим у гроба Лазаря. Немногочисленные флэшбеки, отсылающие нас к событиям земной жизни Христа, в картине фальшивы до невозможности. Все попытки Джеймса Кэвизела изобразить любовь — даже не Божественную, просто человеческую — оборачиваются лишь невыносимой слащавостью. Маленькие, близко посаженные, желто-карие глазки, как их ни гримируй, как ни подрисовывай изображение на компьютере, выражают только одно — человеческую ничтожность (недаром в большей части фильма один глаз неизменно прикрыт распухшим веком, — если бы не это, выдержать совершенно пустой взгляд исполнителя роли Христа было бы попросту невозможно). Впрочем, может, оно и к лучшему. Если бы глаза актера выражали хоть что-то, во что можно поверить, умерших на сеансах “Страстей Христовых” было бы на порядок больше.

Кэвизел похож на Христа лишь фактурно, и только это поверхностное сходство, позаимствованный из Евангелий ход событий, имена действующих лиц, внешний антураж и древние языки — латынь и арамейский, на которых говорят персонажи, — заставляют воспринимать фильм Гибсона как парафраз Евангелия. На самом же деле перед нами очередная голливудская сказка о Сверхчеловеке, который совершает невероятные подвиги — в данном случае подвиг невыносимого для простых смертных страдания, — дабы победить темную силу. В этом ему помогает супервумен (Богоматерь — Майя Моргенштерн), тоже наделенная в фильме (в полном соответствии с католической традицией) сверхчеловеческими возможностями. Так, во все глаза, магически гипнотизируя взглядом, не могла бы смотреть на страдания сына ни одна земная мать. Мария здесь — божество, так же, как и Христос, все остальные — тварь дрожащая, которой воздается по справедливости. Предателю Иуде выпадает висеть на дереве на фоне зловонной, кишащей червями падали. Неблагоразумному разбойнику сразу же после богохульных речей черный ворон, вылетевший прямо из ада, выклевывает глаза. Самодовольных первосвященников сметает с Голгофы вихрь Божьего гнева. А благочестивым римлянам и верным ученикам остается вечно поклоняться орудиям пытки и казни, красиво сложенным после снятия с креста в эдакий умилительный натюрморт.