Новый Мир ( № 7 2005)

Театральное сознание архаично и консервативно. Новое рождается здесь в каких-то особых, садистических муках. В этой связи интересно наблюдать, что все табуированные, казалось бы, темы для театра давным-давно перестали быть таковыми для современного кино. Насилие и секс, политика и религия, нецензурная лексика и национальный вопрос — для кино не осталось ни единого запрета. В театре все еще мучаются проблемой табу. Можно ли ругаться со сцены матом или этично ли имитировать на сцене половой акт — эту “фигу” предъявляют “новой драме” особенно охотно. Новодрамовское сообщество ставит вопрос куда шире, понимая, что эти запреты на мат и насилие на сцене — детский лепет в сравнении с теми задачами, которые может поставить перед собой социально активный и по-настоящему эпатирующий текст. Важен разговор в целом о табуированности российского общества, которую обычно лучше и чаще замечают иностранцы. Новый театр может и должен поднять якобы запретные темы для искусства и обсуждения: Вторая мировая война и государственная политика, ФСБ и КГБ, церковь и национальный вопрос — вот темы, которым в России все еще зажимают рот.

Когда мы говорим о герое “новой драмы”: в чем его миссия и в чем его рефлексии, в чем его духовная задача, — неизбежно встает вопрос о

выживании

как главной теме современной драматургии. Не как “жить не по лжи”, а элементарно выжить — сохраниться как человеческий вид. Человеческая природа бунтует против выживания как способа существования, и бунт этот становится войной человека и его времени.

Современные пьесы напоминают жанр агиографии, жизнеописания святых, в которых герой пребывает в мытарствах и агонии. В пьесе “Пластилин” Василия Сигарева четырнадцатилетний мальчик Максим вынужден выбирать не банально между добром и злом, но между неизбежной смертью и жизнью в свинском состоянии, жизнью быдла. В “Психозе 4.48” Сары Кейн, пьесе, ставшей особенно близкой российскому театру, героиня выбирает между бытием, где потеряны человеческие контакты, любовь и где самый дух удручает телесная беспомощность, и небытием, где ей грезится примирение. Духовные муки как средство выживания, высокая температура духовной жизни как признак борьбы, несвятое мученичество как альтернатива апатии окружающего нас общества. Религиозная составляющая современного драматургического текста очень важна, пусть это даже антихристианская религиозность.