Новый Мир ( № 7 2007)

Советы к весне 1918 года смогли закрепиться в большинстве станиц Усть-Медведицкого округа, но не везде. До Кременской станицы, например, советская власть так тогда, в сущности, и не дотянулась, обосновавшись в отдаленном от станицы левобережном хуторе Фроловском Кременского юрта (ныне город Фролово Волгоградской области, при этом населенном пункте располагается железнодорожная станция Арчеда, помогавшая Советам быстро сообщаться с большевистскими центрами), а в самой Кременской, где проживало много офицеров, и в начале восемнадцатого года слушали не большевиков, а местного батюшку да воинственно настроенных стариков, предлагавших восстановить монархическое устроение.

Между “вандейской” станицей и революционизированным хутором, помимо разделявшей их реки, встала глухая стена, перебираться через которую было не просто.

В “Казачьей исповеди” поэта Николая Келина, казака Клетской станицы, расположенной примерно на полпути между Кременской и Усть-Медведицей (если ехать по старому правобережному шляху), можно прочитать увлекательный и достоверный рассказ о том, что делалось в наших местах в восемнадцатом году, отчего здесь заполыхало восстание.

Когда сотник казачьей артиллерии и петербургский студент Келин, спасаясь от самосуда солдат своей батареи (такие самосуды с убийством офицеров массово производились в распропагандированной большевиками армии), возвращался зимой восемнадцатого года в Клетскую, при подходе поезда к станции Себряково по вагону прошел слух, будто вчера сюда подкатил паровоз с несколькими вагонами из Царицына, набитый матросами и рабочими, которые покололи штыками и вырезали 70 казачьих офицеров — весь офицерский состав местного полка. Слух не ложный, подтверждается воззванием Каледина, другими документами и свидетельскими показаниями — несколько десятков офицеров в слободе вырезали в одночасье.

В Клетской Келин застал, как ни странно, мирную картину. Правил Совет, говоря о котором дед автора “Казачьей исповеди” ворчал:

“— Удивляюсь, на такое дело самых ледащих казачишек посадили. Возьми Черячукиных — двум свиньям корму не разделят. Всю жизнь лодырями прожили. Недоставало посадить туда Максима Пристанскова — вот бы делов натворил!”