Станцию
Wien-Nordсоюзники разбомбили на следующую же ночь, после того, как отец со своей матерью ее покинули (смерть никак не могла попасть в такт). Относительно них у запаниковавших неизвестных берлинских стратегов наконец-то вызрело решение: после двухнедельного пребывания в бараках в огромном лагере под Веной их со всеми родственниками и еще несколькими десятками беглецов отправили вглубь Австрии и расселили в некоем Зитцграсе или в какой-то другой деревне с похожим названием (я не нашел его ни на одной карте, но все равно вижу этот Зитцграс во всей его типичности: готическая церковь, часы на колокольне, улочка с почтой и винной лавкой, воркование голубей, старое баронское поместье на холме —ein SchloЯchen[17], каштановая аллея, на горизонте — Альпы, водяная мельница и купание в зеленоватой воде. По-другому просто не бывает!). И пока кончалась война, пока последние белокурые бестии отдавали жизнь заТысячелетний Рейхот Атлантики до Индийского океана с Трансильванией и Скифией включительно, пока австрийцы провозглашали, что они все же австрийцы, а никакие не фашисты, пока все это происходило, повсюду набирала силу весна, отец дослушивал свои последние в жизни лекции по мертвому языку, по каким-то другим языкам. Потом наступило лето, американская администрация еще не знала, как им быть сэтими Displaced Persons[18], но периодически подкармливала их солеными орешками, пивом в банках и плотно набитыми короткими сигаретами с верблюдом и пирамидой на желтой пачке.— Это счастье, что американцы, — приговаривали тетки, — счастье, что не большевики, — уточняли они свою мысль.
Каждая из них умела разложить с десяток пасьянсов, и отец запомнил некоторые из них — «Красное и черное», «Солитер», «Портретная галерея». Иногда он подолгу пропадал в окрестных, только что национализированных баронских лесах, и уже никто никогда не узнает, что он чувствовал в то лето, с кем он там встречался — под крышей охотничьего домика, под тысячелетним тисом, под прицелом часового-янки, под каждым кустом, и никто не узнает, сколько раз и как ее звали.