Однажды она пригласила нас с бабушкой зайти к ней, и мы приняли приглашение: поднялись вместе со старушкой на второй этаж и вошли в большую светлую комнату с окнами, открывающимися в парк. Сразу против входа на стене между двух окон висела огромная картина с изображением молодой дамы в белом бальном платье, и я не сразу понял, что на картине изображена сама хозяйка квартиры. На стенах были развешаны фотографии и картины помельче главного портрета. Меня привлекла также очень красивая ширма — по-моему, китайская, а может быть, это веера были китайские. Я стараюсь не привирать и не давать хода воображению, дорисовывающему лакуны памяти, — рассказываю, как запомнил еще ребенком: видимо, обстановка, как и хозяйка дома, произвела впечатление.
О чем шел разговор, не помню, но, кажется, бабушке, как и мне, дама понравилась. Тогда я не смог бы, конечно, сказать, в чем, собственно, ее обаяние, но сейчас я бы отметил соединение аристократичности и достоинства с нищетой — явной и столь же явно презираемой.
Нам удалось узнать, кто была дама, лишь в 1952 году, когда она умерла. Ее звали Саломея Крушельницкая, это была великая певица, впервые исполнившая партию мадам Баттерфляй в опере Пуччини, выступавшая в “Ла Скала” вместе с Карузо, певшая на премьерах “Саломеи” и “Электры” под управлением Рихарда Штрауса, и т. д. и т. п. Я мог бы почитать о ней в Интернете, но не делаю этого, — хочу помнить только то, что сам успел увидеть. Я так понимаю, что дом, в котором она занимала свою квартиру, когда мы были ее гостями, до войны целиком принадлежал ей.
Не знаю, как нынче называется улица Чернышевского, — вряд ли она сохранила прежнее имя, но, может быть, кроме Бандеры, есть еще имена?
Двор
Двор нашего дома был двухъярусным. Лестницы двух крыльев здания спускались в нижний ярус. Сюда же въезжали автомобили, если что-нибудь привозили жильцам. Здесь же парковался виллис, возивший офицера, который жил в нашем доме (чина его не помню, но — не генерал). Тут же громоздилось причудливое сооружение — ручной на лебедках с металлическими тросами и огромными шестернями грузовой лифт для мебели. Дети любили крутить ручку лебедки, и вскоре лифт сломался — навсегда. Некоторое время сохранялась ржавевшая на глазах конструкция, затем ее спилили.