Новый Мир ( № 7 2011)

«Восемь последних книг» Владимира Мартынова, венчающие «Время Алисы», делают попытку нейтрализовать нашу привычку к высказыванию. Замысел этих книг навеян своего рода «последними» же произведениями в других искусствах: «4"33"» Кейджа (музыка), «Черный квадрат» Малевича (живопись), «Фонтан» Дюшана (скульптура). «Последними» эти произведения называются, конечно, не потому, что после них ничего не было создано, а потому, что, по убеждению Мартынова, само искусство в прежнем виде после них невозможно. «Последние» произведения свидетельствуют о конце принятых форм творчества и пытаются говорить с нами на языке искусства будущего, который для нас, еще не узнавших его, звучит как язык пустоты и молчания.

Старый язык искусства нагружен старым опытом жизни, старыми способами ее восприятия. Мессидж «последних» произведений поэтому отнюдь не только формальный. «Последние произведения» созданы для того, чтобы менять не только наше искусство, но и нас самих, наши отношения с реальностью.

Мартынов сожалеет, однако, о том, что для литературно ориентированной публики не нашлось своего пророка, который написал бы «последнюю», подлинно молчащую книгу. Ехидно отозвавшись о «самозабвенной креативности» литераторов, он заявил, что, поскольку ни один профессиональный писатель на это не отважится, он сам возьмется за переложение «черного квадрата» на язык слов.

Но вот сравнительно недавно у нас появилась возможность прочитать свою книгу молчания

[8]. Во всяком случае, критики отзывались о ней так, как можно было отозваться только на «последнюю» книгу, закрывающую прежнюю историю искусства: «...никакой это не роман и вообще непонятно что» (Кирилл Анкудинов, авторская колонка «Любовь к трем апельсинам» в журнале «Бельские просторы»), «глубокий вакуум»

[9], «кажется, никому еще не удалось зайти в отказе от литературности дальше Дмитрия Данилова»

[10].

Несмотря на уверения Белякова в том, что перед нами «проза, лишенная не только сюжета и героя, но и смысла», в «Горизонтальном положении» Дмитрия Данилова есть и то, и другое, и третье. Об этом писала благожелательно настроенная критика — например, Евгения Риц и Евгений Чижов. Подводя итог сказанному, представим роман Данилова так: сюжет его — мелкие движения повседневности; герой — полностью погруженный в нее человек, то страдающий от мелкой суеты будней, то парадоксально находящий в ней утешение; смысл — приятие земной жизни как она есть.