Новый Мир ( № 7 2012)

В рецензии на книгу Степановой Григорий Дашевский пишет: «На обложке новой книги Марии Степановой стоит имя собирателя русских песен Петра Киреевского: как всякий словарь — „даль” и всякие сказки — „афанасьев”, так и всякие народные песни — „киреевский”. Удивительным образом песни и вообще неличные стихи у нее кажутся естественным способом выражения, а стихи от имени автономного „Я” — стилизацией уже отживших форм. Но материя этой поэзии автономного „Я” сохранена как раз в неличных стихах — лишенная твердой формы, одичавшая, словно ухнувшая в какой-то кипящий чан, в стиховой солярис. На мгновение мелькающие в его волнах ритмические или словесные цитаты, какая-нибудь рифма „комик-домик”, не требуют опознания („ага, это из Пастернака!”), не объединяют опознавших в сообщество наследников и знатоков высокой культуры. Эти цитаты не служат паролем какому-то кругу, а входят в никакому кругу не принадлежащий ничейный язык, и потому они требуют лишь самой мимолетной и слабой реакции — „а, что-то знакомое”»

[5].

Наблюдения Дашевского точны и глубоки, к его рецензии я еще буду возвращаться, а пока замечу лишь, что не стоит искать у Степановой каких-то параллелей к текстам из собрания Киреевского, да и собственно «стилизаторский» раздел «Киреевский» составляет всего десяток стихотворений. Другие разделы — «Девушки поют», «Подземный патефон» и «Добавления (четыре оперы и два стихотворения)». «Девушки поют», как, впрочем, и «Киреевский», представляет по преимуществу взгляд и голос женский, «Подземный патефон» — мужской. «Оперы», конечно же, никакие не оперы, а небольшие непесенные стихотворения — загадочные фантасмагории даже не на сюжеты, а на трудноузнаваемые, перелицованные в современные житейские и речевые реалии зерна известных оперных коллизий.

Вот «Кармен» — «Там написано как-то так: любимый, / Мой любимый, ты береги себя, не бери при всех, / Позвони родителям, в среду возьми отгул, / Не возьмешь — постарайся вести себя хорошо / И зови, если что, зови меня, если что».

Вот «Аида» — «Красивая, молчаливая, то есть по-русски едва-едва, / Мне нравится ее окружение, пряники, сахар и вся халва, / Вся и всяческая халва источает хвалу, / Когда она в углу и отвешивает товар».

В «Фиделио» «запускают осужденных, по одному, / Фиксируют плечи, щиколотки и запястья, / Дают покурить в последний, / Дают укол, дают переменный ток, / Осужденный превращается в медведя», а в «Ифигении в Авлиде» «левый берег войны занимают жиды, / На правом стеной стоят пидорасы».