Надя, склонив над столом лицо с длинным носом, старательно шинковала капусту, нарезала соломкой свеклу, снимала шумовкой пену с бульона, терла морковь… Лиде не удавалось перехватить ее взгляд, тем более что, когда из комнаты братьев доносился шум, Надя вскидывалась и орала голосом матери: “Я кому сказала — чтоб было тихо! Не сделаете уроки — головы поотрываю!” Так, через головы братьев, капусту и морковку, пытаясь хоть ненадолго сосредоточить внимание Нади на себе, Лида рассказала ей все. Надя во время ее рассказа отворачивалась к кастрюле, склонялась над теркой, энергично крошила капусту, чистила в раковине картофель, показывая Лиде спину, и только изредка подавала реплики: “Я же тебе говорила, что Саша — псих!”, “Наташа у нас звезда — она лучше всех плавает кролем!”. Историю Алексея Кондратовича и Юры Надя вообще пропустила мимо ушей. “Никто никогда не понимал, зачем тебе этот зануда. В классе воздух без него стал чище!” Надя великодушно показывала, что все-таки Лиду она считает своим человеком, Вэшником, тогда как Юра, окончательно предавший “В” класс, вообще для нее не существует вместе со своей прекрасной матерью. Надя крутилась в разные стороны, контролируя борщ и братьев, Лидина трагедия не могла просочиться сквозь нашинкованную капусту и пассерованный на сковородке лук, чтобы занять в Надином сознании подобающее место, хотя бы сравняться в своем значении с пеной, которую Надя снимала шумовкой с борща. Лида торопилась: картошка в борще почти сварилась, Надя частыми взмахами ножа крошила зелень. В пару борща, полуприкрытого крышкой, всплыла записка. Надя просмотрела ее, в другой руке держа прихватку. Борщ был готов. На середине письма Надя выключила газ и прикрыла борщ крышкой. Дочитала, вернула послание Лиде. “Дурак”, — сказала она. “Почему?” — “Ему в мединституте сочинение писать придется, а он толком предложение построить не может. Деревня — она и есть деревня… И при чем тут я? Не помню, чтобы я про твой характер что-то ему говорила… Он жаловался, что ты больше внимания обращаешь на Юру, и я сказала, что Юра к тебе серьезно относится, а ты, мол, Сашка, вообще ни к кому не способен серьезно относиться, потому что думаешь только о карьере, вот что я сказала ему, — довольная тем, что вспомнила все дословно, сказала Надя. — Точно, так и было дело. Плюнь на него. Мне тоже, между прочим, год назад Вова Астафьев нравился, но я виду не подавала, даже Марина ни о чем не догадывалась. Плюнь. Я плюнула, и ты плюнь”. Надя подула на ложку с борщом, задумчиво поцокала языком и добавила соли.