Новый Мир ( № 8 2011)

Впрочем, роман портит не только этот — типично масскультовый — сюжетный ход: все объяснить злой волей плохого человека или группы плохих людей, над которыми одержит победу если не добро, то по крайней мере привычный, несовершенный, но родной уклад. Сама мифология русского национализма слишком заезжена, и Бенигсен невольно попадает в протоптанный след. Читателю с самого начала ясно, что перед ним развертывается несложная теорема, где предложена система доказательств от противного. Меж тем жизнь вносит стремительные коррективы в теорему, показывая то картинки с Манежной площади, то груду цветов на месте убийства Буданова, которые никак не объяснишь злой волей людей, скупающих недвижимость.

Однако обратимся к другой идее библиотекаря Пахомова, погибшего от рук односельчан, «что история — это всего лишь вереница плохо проверенных фактов, а все, что сверху, — это миф и идеология». «Если архитекторы храма Василия Блаженного не были ослеплены, Сусанин не заводил поляков в лес и не отдавал „жизнь за царя”, Чапаев не тонул, героически гребя одной рукой, а просто умер на плоту во время переправы, Каплан не стреляла в Ленина, а Крюков не кричал „Отступать некуда — позади Москва”, то куда девать историко-культурную память, которая этими легендами живет?» — рассуждает Пахомов.

Посланный в село Большие Ущеры для детализации некоторых моментов, связанных с историей Великой Отечественной войны, Пахомов быстро обнаруживает, что немцы «отродясь не проходили через Большие Ущеры и вообще никаких военных действий в радиусе ста километров не вели». Что совсем не мешает наличию военно-исторического уголка в местной библиотеке, где висят портреты местных пионеров-героев с рассказами об их подвигах, при ближайшем рассмотрении довольно бессмысленных: логика у творцов мифов явно хромает. Ну зачем, к примеру, пытаться угонять пионеру немецкий танк, который он не умеет водить? Снимать стенд Пахомов, однако, не спешит: бессмысленный с краеведческой точки зрения, стенд являет собой «памятник советского мифотворчества».

Вот о механизмах советского (а также антисоветского) исторического мифотворчества, что, по концепции автора, две стороны одной медали, — и пойдет речь в романе «ВИТЧ».