Новый Мир ( № 9 2007)

Пустяк оборачивается пошлостью, неотвязчивым состоянием. Ритм вроде ровный, нарастания не заметно, но сама протяженность звука становится его темой, растлевающей пустотой.

Он уже тошен, но уже и отраден, от него получаешь удовольствие. Только обжег, но попал в сердце.

Тема не определена, она останется загадкой, но она явно не про похмелье/веселье:

тро-то-тозвучит придурковато.

Последняя строфа опрокидывает сюжет вовнутрь субъекта, говорит как бы душа, а фальшивит что-то еще, принадлежащее говорящему.

Стихотворение оказывается очень странным, сюжетно спутанным. Может быть, речь идет о случайной связи, может быть, это какая-то болезнь духа, может быть — нечто иное.

Слов лермонтовской “молитвы чудной” мы не знаем (описано только состояние), это остается секретом, некой религиозной тайной молящегося. Здесь то же, какой-то потаенный дискомфорт, просто мотивчик — поет валторна.

 

Велимир Хлебников

Хлебникова все знают, многие любят. Но этот поэт всегда больше самого себя, всегда интереснее. Особенно ранний, “маленький”. И дело не в “футуризме”, это вовсе не поэзия для поэтов: в лучших вещах он совсем прост и доступен даже школьнику. Не надо читать его “длинные” исторические свитки, где пластика этого человека ускользает и как будто рассыпается в логорею, — вообще с годами Хлебников теряет задор, чувство меры. Но того, что он сделал в ранние годы, достаточно, чтобы сказать, что это особенный писатель, автор чудесных метафизических крохоток, до которых не дорастал ни один другой поэт.

И я свирел в свою свирель,

И мир хотел в свою хотель.

Мне послушные свивались звезды в плавный кружеток.

Я свирел в свою свирель, выполняя мира рок.

                                                                                                             (1908)

Здесь уже в зародыше поэтика — огромный “малый” стиль, когда космос на наших глазах проходит все периоды поспевания — разворачивается из элементарных частиц и начинает ворочаться в этом своемкружетоке.