Новый Мир ( № 9 2007)

Словом, “Кремень” — тоже сказка, но весьма хитрая. Сказка о том, как нормальный герой пробивается в беззаконном социуме, полностью презрев все законы — писаные и неписаные, — и умудряется остаться при этом “нормальным”. За героя можно порадоваться. Социум жалко. Ежели естественная программа человеческой реализации ведет на данном этапе к тотальной энтропии, к полному истощению “социального капитала” — понятных и позитивных связей между людьми, — ничего хорошего это никому не сулит. Да, это — “ужас”. Но все-таки — не “ужас, ужас, ужас!”, как у Балабанова. Если принять близко к сердцу “Груз-200”, остается только лечь и помереть. “Кремень” же ставит довольно точный диагноз. И видно, что болезнь запущена, но излечима. Если, конечно, больной сам этого захочет и найдется команда достойных врачей.

Ловушка, в которую загнал себя Балабанов, обусловлена присущим ему стремлением к мифотворчеству. Взгляд отстраненного наблюдателя и социального диагноста в наличной ситуации кажется мне для нашего кино более продуктивным. Попытка хоть как-то нащупать структуру и логику поведения невнятного нынешнего человека в невнятной среде лежит и в основе фильма “Простые вещи” Алексея Попогребского, которому жюри “Кинотавра”, проигнорировавшее “Груз-200”, отдало все главные призы.

“Простые вещи” — кино тоже неровное. Есть сцены — не оторваться. Например, грузинская вечеринка, где присутствует герой-доктор (Сергей Пускепалис) с полуразлюбленной женой (Светлана Камынина). Грузины — чужие, другие, прекрасные, органичные, ограниченные (тоже мне повод для праздника — место механика в автосервисе!), сплоченные, почвенные — и на их фоне зияющий разлад наших. Никаких специальных акцентов, длящееся наблюдение, — но каждый кадр, каждый миллиметр экрана несет информацию, дышит жизнью! А есть, напротив, картонная условность, как вся линия отношений героя со старым актером. Леонид Броневой — признанный Актер Актерыч — хорош, но никакой глубины за маской “благородной старости” нет. И весь этот сюжет: сорокалетний вполне коррумпированный доктор, которому старик сделал предложение об эвтаназии и который, будучи поставлен перед судьбоносным выбором, так и не смог убить, — кажется довольно искусственным. Но, с другой стороны, надо как-то было загнать ускользающего героя в ситуацию выбора; вставить в некую систему общезначимых координат.