Новый Мир ( № 9 2009)

Между супругами существует дистанция, позволяющая им обоим свободно и спокойно упоминать Волохову в письмах друг к другу. Блок пишет жене двадцать третьего февраля: “В вашей труппе я считаю очень важными для дела народного театра — Наталью Николаевну, тебя (по всей вероятности) и (очень возможно) — Мейерхольда, изобретательность которого можно направить по очень хорошему руслу”. Выпустив в феврале книгу “Лирические драмы”, Блок теперь лелеет мечту о новом театре, имеющем “реальную почву под собой”; нынешний же курс Мейерхольда не устраивает его прежде всего “нереальностью”. Блоку хочется спорить, влиять, сотрудничать.

Волохова на несколько дней приезжает в Петербург, они встречаются с Блоком, вместе смотрят выставку Борисова-Мусатова. Наталья Николаевна делает знаменательную надпись на экземпляре “Нечаянной радости”. Вслед за напечатанным блоковским текстом: “Посвящаю / эти стихи / ТЕБЕ / высокая женщина в черном / с глазами крылатыми / и влюбленными / в огни и мглу / моего снежного города” — она вписывает от руки: “Радостно принимаю эту необычайную книгу, радостно и со страхом — так много в ней красоты, пророчества, смерти. Жду подвига. Наталия. 908 г. — 27/II”.

О каком подвиге речь? Уж не об отказе ли от чисто любовных устремлений во имя некоей высшей цели? Как Блок хочет от женщины чего-то заведомо невозможного, так и она отвечает ему условно-поэтической формулой. Вспоминаются финальные строки стихотворения, написанного в минувшем октябре и входящего в “волоховский” по биографической

основе цикл “Заклятие огнем и мраком”:

И у светлого дома, тревожно,

Я остался вдвоем с темнотой.

Невозможное было возможно,

Но возможное — было мечтой.

О чем мечта? О полноте взаимной привязанности, независимой от житейского статуса отношений (супруги, любовники, друзья), от наличия или отсутствия телесной близости. Но это уже есть у Блока — при всей шаткости его семейной жизни.

Потом Волохова, Веригина и еще несколько актеров едут в Москву, куда устремляется и Блок, намереваясь решительно объясниться с Натальей Николаевной. Скорее отчаянный жест, чем “подвиг”.

Что за разговор у них происходит?

Сразу после него в записной книжке появляется черновой вариант стихотворения, завершающийся вопросительной фразой: “Как разрешилось это чудо / Весенним ливнем бурных слез?” Но чуда, по-видимому, не случилось. Через два года это стихотворение (“Я помню длительные муки…”) приобретет иное завершение:

И ничего не разрешилось

Весенним ливнем бурных слез.