В книге ведется речь не только о судьбе филологии, но и о языковой политике. И показательная закономерность прослеживается: непонимание словесных “крайностей” и “экспериментов”, неприязнь к “самовитому слову” ведет к массовому лингвистическому мракобесию. Оно недавно обнаружилось в полной мере, когда проект отдельных уточнений к своду орфографических правил обозвали в средствах массовой информации “реформой русского языка” и принялись, что называется, “гнобить”. Оказалось, что наши сограждане, в том числе журналисты и даже писатели, не ведают, что “реформа языка” невозможна по определению. И если вы хоть раз употребили такое нелепое сочетание в печатной речи, то сильно себя уронили в глазах потомков. Потому так важна статья Григорьева “Культура языка и языковая политика”, где нелицеприятную оценку получают и невежественные потуги думского законотворчества в области языка, и беспринципно-сервильное поведение профессиональных лингвистов вроде ректора СПбГУ Л. Вербицкой. До включения в сборник статья публиковалась в не очень тиражном журнале “Общественные науки и современность”, но важно, что она существует, что к ней может обратиться всякий, кто не подвержен массовому психозу, кто не хочет смириться с процессом лингвистического “лысенкования”.
Нарушитель узковедомственных границ, Григорьев плодотворно вторгается в литературоведческую сферу. Одна из заветных и часто повторяемых автором конструктивных идей — призыв к теоретической разработке проблемы русского авангарда (или даже Авангарда — к такому написанию прибегает автор, когда ведет спор с “разоблачителями” типа Б. Гройса). В статье “Взлеты и падения авангарда” намечены реальные пути включения авангардной эстетики в общую картину художественного процесса, в построение единой “эстетической гносеологии”. Будучи сам носителем авангардной стилистики, Григорьев часто прибегает к научно-литературной гиперболе, к слову громкому, резкому и звонкому. И оно всегда обеспечено конструктивностью мысли, созидательностью устремлений.