Среди участников часто есть люди, отбывающие заключение за серьезные преступления: убийства, наркотики, вооруженные грабежи, шпионаж. Поздними вечерами и даже ночами можно видеть... заключенных, начальников тюрем, охранников, полицейских и представителей либеральной оппозиции, горячо обсуждающих исправительную политику в целом и условия содержания в частности...” (Кристи Нильс. Борьба с преступностью как индустрия. М., 1999, стр. 40 — 41).
Отбывающие наказание включаются в сообщество тех, кто принимает решения о наказаниях. Может быть, эта “открытая тюрьма” — шанс современного общества. Его шанс избегать эксцессов варварства.
Российский ГУЛАГ современного образца
Многие западные теоретики тюрьмы и по сей день напоминают нам о позитивной, о “социализующей” ее функции. Наверное, бытовое благополучие тюремной системы действительно способно скрывать, смягчать ее подлинное “десоциализующее” воздействие. При менее благополучных условиях скрыть варварскую подземную сущность тюрьмы не удается. Неблагополучное общество производит свое “антисообщество” опасно ускоренными темпами. Оно вообще плохо понимает, что оно делает...
Статистика еще не заставляет думать. А когда мы привычно произносим “тюремное население” (кстати, когда всех нас называют “населением” — мы тоже пропускаем это унизительное определение мимо ушей; мы не “граждане”? уже или еще?), то мысль наша, окончательно лишаясь человеческого измерения, движется по одномерной логике “общественной целесообразности”. Я вовсе не намекаю на “гуманность”. Речь идет о более существенном. О возможности превращения “населения” в “гражданское сообщество”. Состояние тюремного института — индикатор этого процесса.
Что же практикует отечественный тюремный институт? Трудно ошибиться: масштабное телесное наказание, массовую пытку. Неустанно тренируется в уничтожении. Развращает общество, работает на возврат его в унизительное нечеловеческое состояние.