Новый Мир ( № 10 2007)

Вы страшно правы — в этом мы заодно — “смерть вполне необходима: если ее не будет, — рыцарь недостоин и Бог несовершенен”. Это самое важное. Мне трудно выразиться о любви к достоинству и совершенству совсем ясно, получается что-то неверное, но верьте мне, что это не то “антропософское”. Это связано со “смертью вполне”. Можно любить “смерть вполне”, хотя она в этом не нуждается, — любить как геройский подвиг и как честь — так и совершенство и достоинство. Это и рыцарь сам, и превыше рыцаря. Думаю, такая мысль Вам близка, хотя мы ее по-разному выражаем.

 

Это письмо я собирался отослать Вам еще перед смертью папы. Потом оно потерялось. Я сейчас другого склада, других мыслей, но все-таки шлю — две характеристики себя самого. Простите, что оно мятое. Преданный Вам Игорь Ч.

 

1 См. примеч. 11 к предыдущему письму.

2Фрагмент из книги Д. Мережковского “Франциск Ассизский”, изданной в 1938 г., публиковался в “Современных записках” № 58 за 1935 г. Приводимая Чинновым цитата почти дословно воспроизводит текст Мережковского. (Благодарю М. Ю. Эдельштейна за указание.)

3 См. примеч. 8 к предыдущему письму.

 

26.06.1935. Latvija, Melluzi, Dambja iela, 16

Дорогой и милый Юрий Павлович!

Простите ли Вы меня за мое молчание? Я Вам писал, т. е. написал письмо, но в доме у нас весь этот год было нерадостно, в этой рассеянности от горя у нас его Вам не переслал. Я его случайно нашел среди бумаг только недавно. У меня болел папа, очень мучительно. Теперь, 18 мая, он умер1. Я только теперь могу об этом писать, хотя все еще мне как-то не верится. Кажется, если бы я его увидел живого, я бы в первую минуту не удивился. Мы были очень к нему привязаны с мамой, и теперь так жаль и себя, и ее, и его. У него были камни в пузыре. Мы, наконец, решились на операцию. Прекрасно ее перенес, и вдруг на 12-й день эмболия. Он был без сознания, когда я пришел. Хоть бы поговорил с ним, хоть бы несколько слов сказал мне и я ему. Я давал ему лекарство весь день и ночь. А за 20 минут до конца должен был ехать на вокзал встречать маму — они ведь жили у меня в деревне — папа помещик и страшно все это любил, возился с цветами. Я не хотел ни телеграфировать, ни телефонировать ей, написал, что он без нее скучает. Она ничего не подозревала, я на родных не полагался. Вы знаете, это было все-таки самое страшное у меня в жизни — ее приготовить — и эта ночь в больнице до того.