Тут на стол вскочил экспансивный Эдик Оганесян.
— Так вы нас и говно заставите кушать! — закричал он. — Оно хотя и воняет, но тоже не вредное!
Майор убежал. Обед отменили, и роте выдали сухой паек — банки тушенки, хлеб, масло и сахар. Мы все же назывались курсантами, а не солдатами, и, кроме того, в те годы в армии еще существовал относительный порядок. Революция не состоялась.
Бунтарские настроения проявились еще раз, незадолго до окончания сборов. Жара, как это часто бывает, резко сменилась грозой и ливнем. Между тем в этот день для нашего взвода полевых учений никто не отменял. К концу занятий мы промокли до нитки, устали и несколько отупели. Наконец нас построили, и мы ускоренным шагом двинулись в расположение части.
— Запевай! — скомандовал сержант, наш взводный главнокомандующий.
Взвод молчал.
— Стой! Шагом марш на месте! — скомандовал сержант.
Взвод изобразил шаг на месте.
— Запевай! — опять последовала команда.
Взвод молчал.
— Онемели, — сказал угрожающе сержант и вдруг заорал: — Ложись!
Мы легли на мокрую траву.
— Встать!
Взвод встал. С нас текла вода и грязь.
— Ложись! Встать! Ложись! Встать!
Когда взвод встал в третий раз, сержант каким-то шестым чувством, звериным чутьем понял, что сейчас его будут бить. Его простецкое лицо с белобрысым мокрым чубом, выбившимся из лихо надвинутой на лоб пилотки, изменилось. Командирский апломб мгновенно слетел, и перед окружившими его студентами в солдатской форме стоял испуганный крестьянский парнишка одних с ними лет, промокший, как и они, до костей.
— Ну что вы, ребята, — забормотал он, — я же хотел, чтобы все приободрились. Давайте бегом в казарму.
И мы побежали.