И тут, впрочем, было несладко. Пошел дождь — сперва отдельными каплями, потом сплошной.
“Говорящая женщина”, видно не очень все понимая, полезла под протянутой рукой “стерегущей”, которой та перекрывала дверь.
— Остановитесь, гражданка, имейте же человеческое достоинство! — гордо произносила “стерегущая”, но потом, “потеряв всяческое терпение”, крикнула: — Вася же!
“Вася же” выскочил, натянул покрепче милицейскую фуражку, потом взял голову лезущей напролом женщины, резко сжал ее под мышкой, явственно что–то хрустнуло — может быть,
егокость? Потом мильтон поднял руку, чуть отстранился и пихнул ее в лоб — она попятилась и безжизненно упала.— Я говорила же вам! — торжественно произнесла дежурная, указывая на упавшую тетку как на неоспоримое доказательство собственной правоты.
— Ну вот… — проговорил кто–то рядом.
Я и сам чувствовал, что “ну вот”. Господи, если бы я не крестился, не взял бы на себя эту радостную ношу… сказал бы что–нибудь и ушел! А так… я тяжко вздохнул, нагнулся, взял с пляжа (тут все было пляжем) мокрый булыжник, поднял в руке, завел его за спину… Какой–то участок мозга работал трезво, насмешливо спрашивал: “Ну и что? И куда?.. В дежурную?.. В мильтона? Просто в стеклянную стену?” На краю плоской крыши стояли буквы “СЛАВА КПСС!”. Ну уж точно, что не туда! Но обратно его уже не положишь! А–а–а! Куда бог пошлет, как говорили мы в детстве, кидая мячик. Куда бог пошлет! Но просто так здесь стоять мне уже нельзя!
Рука мощно пошла вперед и вдруг в последний момент, почти на грани расставания с булыжником, словно наткнулась на какую–то скользкую горку и взмыла вверх — даже плечо хрустнуло: не вывихнулось ли? Булыган, взлетев, звонко вдарил по букве К в заветном слове и, упруго отскочив, пролетел над плечом дежурной и рухнул к ее ногам. Вася, опомнясь, кинулся ко мне, ухватил за волосы, собираясь и мою голову раздавить под мышкой.
— Не надо… я сам! — проговорил я быстро.
Легкая тяжесть… легкая тяжесть… — бормотал я. — Легкая тяжесть…