Новый Мир ( № 11 2000)

Я счел это знаком, уволился с работы и рано утром, крадучись мимо комнаты тещи, направлялся туда. Окон там не было, только светила тускло раскаленная “свеча Яблочкова”, мерцали тяжелые буквы в клетках–кассах. Кое–что начал набирать…

Потом — дочке исполнилось пять — случилось еще одно происшествие: тестю и теще, как участникам войны, дали отдельную квартиру — но однокомнатную. Решительная теща сказала, что заберет внучку — в новом районе и ванна, и сад… “И нормальное питание”, — могли бы добавить мы. Я из подвала не приносил ничего, кроме тараканов, жена еще училась.

— Уж в школу она пойдет у нас! — Это мы решили твердо.

Но когда подошла школа, вдруг выяснилось, что лучшую школу, английскую, перевели как раз в тот район. Ладно! С третьего класса! С пятого!

Годы быстро шли, как бы проходили гигантские перемены — но у нас на глазах ничего не менялось. Мы “заправлялись” в выходные у тещи, скромно забирали продукты. То было смутное, неясное время. И это касалось не только нас. Старые власти прекратили что–либо делать, а новые еще не взялись. Единственное, что произошло точно, — исчезли продукты.

Помню, мы грустно поехали с женой за город, вышли на какой–то незнакомой станции… В привокзальной роще, закинув головы, легли на желтую траву. На бледно–синем осеннем небе не было ни тучки, дырявые листья трепетали на ветках из последних сил. Мы полежали, вздыхая, потом поднялись.

Мы шли по хрустящим тропам, по муравьиным трупам. И лист то с ольхи, то с дуба вдруг падал к ногам, как рубль. И вышли мы к сизым рельсам. На них лист осины грелся. Качается бабье лето. Кончается бабье лето. Пожалуйста, два билета.

По совершенно случайным каналам (честно говоря, по радио) я узнал, что в Доме творчества писателей в Комарове проводится совещание молодых литераторов. Ринулся туда.

Маститый седовласый классик У., слегка размякший от наступившей “оттепели”, добродушно журил выступающих. Я прочел “Мы шли”. У. долго молчал. Потом, вздохнув, произнес:

— Листья с дуба редко падают — большей частью остаются на ветвях на всю зиму. А лист осины не может греться на “сизых рельсах” — он и так ярко–красный, горячий. Жизни вы не знаете… и не видите! — И, не удержавшись, добавил: — Вот говорят: лучше пусть пишут, чем пьют… Так я вам скажу: лучше пейте!

Я вышел из хохочущего зала. Вот так приголубил!

Печатая черные следы по тонкому снегу, дошел до станции.