— А куда мне было жену с ребенком везти из родильного дома? В подвал? Там нас двенадцать человек, и вот тринадцатый народился. Что же, мне его под стол класть? Ведь я что просил? Я что просил? Я просил: прислушайтесь к тому, что родился ребеночек. Мальчик! Но никто не хочет прислушаться. И я пошел в ту комнату, где помер человек...
— Та, что за смертью Носова?
— Чего? Может, и Носова. Не знаю, знаю, что помер. И я въехал. И, не скрою, сказал управдому: если тронешь меня, я тебя зарублю топором.
— Разве так советские люди говорят? Разве так можно?
— А под столом ребенку спать можно? Ведь ребенок народился! Мальчик!
— Мальчик, мальчик! А в санузле жить можно? Нет, самовольно вселяться никому не позволено. Мы еще поговорим с тобой в другом месте!
Первая речь председателя домкома
— Остановлюсь на первом пункте, о количестве квартир, включившихся в соревнование за коммунистический быт.
Раньше у нас было зарегистрировано как хорошие шесть квартир, а теперь одиннадцать. Они выполняют пункты, чтобы сберегать соцфонд и соблюдать взаимоотношения.
Есть четыре семьи в хороших взаимных отношениях, люди стали более общаться, и мы должны афишировать, когда работает клуб или кинопередвижка, а то афиш нет, и люди не знают, когда работает клуб, в котором они могут общаться.
Нам некоторые говорят разные нарекания, и, конечно, извините за грубость, мы, конечно, много набракоделили. Но есть такие, что зря злорадствуют, и если по-ихнему не вышло, то делают улыбочку. Вот Пахомова из дома шесть по Неждановой, она вечно бегает в единственном числе и смотрит, что не так.
Я еще хочу остановиться на наших проживающих гражданах, чтоб их обслуживать. Потому, что они от всей души и даже мансандру надстроили и все общее пользование сделали своими руками. Но есть такой ремонт, что они сами не могут. И они говорят: мы все сделали по-хорошему, а с крыш капит и капит, и полы прогибаются, а надо, чтоб наш советский пол в советской квартире ни в коем случае не прогибался и был в порядке.