“Я пишу тебе, Герда, на рыбьем хвосте, / Имя новое в строчку втыкая, / Заклиная, моля, не успеть и успеть, / Ледяной твой, любимый твой. Каин” — или: “…потому что из тех, у кого я был первым, / вырастали отменные стервы, / потому что внутри меня вены и стены, / которые не пробить…” Стихотворения Сучковой обычно длинны, в них много действующих лиц, обстоятельств, предметов (поэтика вещмешка), много обращений к возлюбленной, при том что толстожурнальные публикации (“Октябрь”, 2006, № 5, например) гораздо более “цензурны” и не ориентированы на “тему”.
Часто в лесбийской литературе делается слишком навязчивый акцент на “другую” ориентацию героинь14, на слащаво-мармеладные (вообще, недостаток многих женских “love-story”) описания любви, переходящие в концентрированную пошлость (как в рассказе Ольги Царевой “Доктор Феня” об отношениях девушки и собаки-сучки) или в дешевую эротику (подавляющая часть сетевых публикаций). И тем не менее западные традиции начинают усваиваться и в России: переводные лесбийские авторы сменяются отечественными.
Побег от реальности
Под эскапизмом обычно понимают уход от действительного к желаемому, от реальности к грезам, подмену настоящего социальной иллюзией. Странничество является ныне не просто формой аскетизма и просветления, не путем индийских садху (давшие обет отшельничества и странничества в индуизме), античных киников, христианских паломников, поэтов-бродяг и прочих путников и пилигримов, но и отображенным в текущей литературе, наряду с неформальной деятельностью, современным способом ухода от действительности.
Так и у героев Александра Иличевского: “…а куда податься неприкаянному, как не в путь?” (роман “Матисс”), “Никогда я не представлял себе жизни без походов” (“Горло Ушулука”). Представитель “сломанного” перестройкой поколения, он ищет в топосе экзистенциальные значения, и замена действительности у его героев осуществляется не через бунт, а буквально — через акт движения: “…движение — облегчение бытия, вот так побегаешь — и вроде бы все хорошо” (“Матисс”). Затрудненное, деформированное, ущемленное передвижение воспринимается как страшная напасть (странная походка ребенка-дауна и нарушенная координация выпившего человека в рассказе “Медленный мальчик”).