Новый Мир ( № 11 2012)

— Вы понимаете, Николай Борисович, наше положение — эфемерно, непрочно. Вообще состояние поэзии в мире угрожающе шаткое. Можно сказать, что она еще держится еще только на технике. Стоит этой технике чуть-чуть, совсем немного, упасть — и нас сбросят. Добро бы сбросили только нас! Вся поэзия мира, все то, что было написано за тысячи лет, может из-за одного нашего неосторожного движения уйти под воду современности. И кто знает, вспомнят ли ее в будущем? Ведь стремительно растут другие интересы! Телевидение забирает жизни людей, кино. Еще что-то возникнет такое, будьте уверены. И разве человек найдет в себе силы для чтения поэзии? Для этой тяжелой работы? Уже вряд ли. Ваша тетрадка — сплошь верлибры. То есть вы или необыкновенно смелы, или так же необыкновенно бесшабашны. Определить это я не берусь. Но также не рискну и пригласить вас в мое ЛИТО. Потому что я не могу брать на себя ответственность за вашу дальнейшую судьбу. Может быть, спустя некоторое время вы сумеете убедить нас в том, что владеете безупречной техникой верлибра, хотя я не знаю таких примеров, но вдруг! И тогда мы склоним перед вами головы. Но можем ли и мы рисковать, вступая в такое состязание с нормой? Конечно нет. Извините. — И небольшой человек своей маленькой рукой вернул Бережину его школьную тетрадку на 18 страниц, глядя на него прямо через очки, именно — в упор.

Бережин вышел из ДК на узкую улицу с трамвайными путями. Они изгибались, уходя на острова, совсем как доказательства чего-то в речи учителя поэзии. Желтый цвет ДК, стеклянная сияющая стена цеха за ДК были для Бережина как чужая ослепительная жизнь. Как-то он очень всерьез отнесся к поэзии. Настолько, что через неделю был уже у авангардиста, на берегу канала.

Там он оказался едва ли не самым старшим. И руководитель ЛИТО, “учитель поэзии”, как называл его Бережин про себя, совсем не заинтересовался его стихами. Он небрежно, веером листанул тетрадку, задерживаясь с непонятной улыбкой на некоторых рукописных строчках, и сказал приветливо:

— Садитесь, пожалуйста. Послушайте, о чем мы здесь рассуждаем, а потом и сами втягивайтесь.

Бережину рассуждения понравились. Они его восхитили, можно сказать. Он и представить себе не мог, что такое тонкое и личное дело, как стихи, можно так смело препарировать и выяснять биографические причины написанного и даже скрытые будущие обстоятельства.