Но более всего для меня было важно — попутешествовать по Японии вполне частно, чтоб не было шумихи, чтоб не обступали корреспонденты. Из Штатов летел со мной Хироши. При выходе из самолёта нас встретили от компании “Ниппон” и полицейские в штатском; и, стороной от публики, провели через “иммиграцию”, мимо таможни — и вот я уже сижу в “мерседесе”, рядом — директор радио “Ниппон” Кагехиса Тояма. Он оказался примерно мой ровесник. Из первых слов сказал, что не похож на японца, и действительно: высокий, не черноволосый, и глаза недалеки от европейского разреза; не уравновешен, чрезмерно энергичен, с резкими театральными движениями. Оказывается: до речи Хрущёва на XX съезде он был... коммунистом, а теперь — готов умереть в борьбе против коммунизма. Вскоре мы сидели у него в загородном доме, нам подали зелёный чай (жена его — только за прислужницу, как по традиции у японцев). Несколько приближённых членов фирмы сидели вокруг низкого стола по–японски, на запятках (с непривычки — впечатление подобострастия), а бездетный Тояма объявлял мне: “Вот они, мои дети, я завещаю им всё богатство”. И это, видимо, соответствовало истине.
Тут мы касаемся тех особенностей японских отношений, где служебное и как бы родственно–семейное не разделены чётко: нечто семейное есть в попечении главы о своих служащих и в искренном долге служащих к главе, а значит и к исполняемому труду.