Это называется ретроградная амнезия. Рая забыла последние двадцать лет. Сейчас она только что вышла замуж и собирается покупать палас, для чего перевешивает дверь в кухне, чтоб та стала открываться в прихожую. Она еще не была даже беременной... Она еще не кончила институт. По ее потерявшей время логике у нее случилось носовое кровотечение, я взяла ее за руку и отвела домой, а она — такая балда! — забыла, что родители поменяли квартиру. Рая всхлопывает руками, ее левое лицо смеется над этим, а правое плачет. Ей неловко перед посторонними мальчиками. Они такие славные... Видимо, соседи.
Ольга вызвала “скорую”. Рая села в нее спокойно. Объясняет врачам, как комками шла из нее кровь.
Мы с Ольгой возвращаемся во двор, где все произошло. Тихо, старухи сидят на той лавке, где лежал пьяный. Бутылки нет. В подъезде пахнет кислым, в лифте следы крови.
— Там у вас в лифте кровь, — говорит Ольга старухам как бы между прочим.
— Человека убили, — радостно сообщает лавочка. — Писательница у нас тут жила. Еще не старая. Но не богатая ничуть, если грабить.
— Убили? — обморочно спрашиваю я.
— Ну не до конца, но вряд ли выживет... Вряд ли... Кровищи было... А сколько ее в человеке, чтоб жить? Мерка.
...Но Полина Нащокина была жива. На следующий день об этом написали газеты. В лифте собственного дома... Удар бутылкой... С поличным пойман местный алкаш Друзенко, только что освобожденный. Писательница чувствует себя удовлетворительно, насколько можно при таком стрессе. И номер больницы.
Ольга говорит, что пока вариант идеальный. Раиса вне досягаемости, а за это время — время ее болезни — Нащокиной надо все объяснить, как оно есть. При условии, что она видела, кто ее бил, а если не видела, то вообще все тип–топ... Алкаша Раисе послал Бог.
— Он же послал и тебя, — говорит она мне. — Ты оказалась на высоте. — И смотрит на меня странно. Во взгляде много чего: и удовлетворение моей подлостью по отношению к пьянчужке, и восхищение скоростью моих преступных действий, и удивление чем–то ей непонятным... Глаз ее карий переливается то темнотой, то светом, я не вижу ее зрачков, и мне не до того, чтоб разыскивать их.
— Я пойду к Нащокиной, — говорю я. — К правде лучше приблизиться сразу. Раиса завтра придет в себя и сама все скажет.
— Не придет, — спокойно отвечает Ольга.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что не помнить — ее единственный способ жить...
— Степень вины... — бормочу я.