Новый Мир ( № 12 2007)

Замелькали слова “окопная правда”, последовали сравнения с Виктором Некрасовым, вспомнили о поколении лейтенантов, пришедших с Великой Отечественной, заговорили о новой документальности, в критический обиход вновь вошло позабытое слово “достоверность”, и произносилось оно совершенно всерьез, словно авторы критических статей позабыли о давно осмеянном “критерии достоверности”, использовавшемся советской критикой в качестве дубинки для лупцевания оступившихся писателей.

Прилепин попал в точку. Казалось бы, все, что писалось оппозиционными журналистами о Чечне, — подтверждалось. Бездарность командования и царящая коррупция (чего только стоит страшная сцена гибели отряда ОМОНа, уже возвращавшегося домой после командировки, разоруженного и практически подставленного под пули боевиков). Жестокость обеих сторон, умножающая жестокость. Пьянство, царящее среди федералов. Нов был сам ракурс, страшные в своей обыденной выразительности детали и полная бесстрастность в их описании.

Вот едет по дороге грузовик, “в кабине два человека в гражданке... вроде чичи, кузов открытый, пустой”. Омоновцы даже и не собираются разбираться, что за люди в грузовике, куда едут. Просто открывают по нему пальбу. Машина останавливается.

“Пассажира вытаскивают за ноги. Голова его ударяется о подножку. У него прострелена щека, а на груди будто разбита банка с вареньем — черная густая жидкость и налипшее на это месиво стекло с лобовухи. Он мертв”.

Машину обыскивают, ничего не находят — однако водителя не отпускают, а расстреливают. Не то чтоб в отряде ОМОНа собрались садисты. Вон у бойца, которому велели расстрелять человека, даже руки трясутся. Тем не менее он поднимает автомат, а автор скрупулезно описывает бессудный расстрел. “Выстрела нет — автомат на предохранителе. Чеченец прытко встает на колени и хватает Санькин автомат за ствол… Димка Астахов бьет чеченца ногой в подбородок, тот отпускает ствол и заваливается на бок. Димка тут же стреляет ему в лицо одиночным. Пуля попадает в переносицу. На рожу Плохиша, стоящего возле, как будто махнули сырой малярной кистью — все лицо разом покрыли брызги развороченной глазницы.

— Тьфу, бля! — ругается Плохиш и оттирается рукавом. Брезгливо смотрит на рукав и начинает оттирать его другим рукавом.

Санька Скворец, отвернувшись, блюет непереваренной килькой”.

Перед отходом омоновцы обливают машину и трупы бензином и поджигают.