Другой круг (гораздо менее, увы, известный читателю), с которым Айзенберг был близок, связан с перпендикулярным всем отечественным прозаикам Павлом Улитиным (1918 — 1986). Улитинские “уклейки”, странные конгломераты фрагментов, отсылающих к разговорам и текстам, никак из самого текста не выводимым, тоже, кажется, можно сравнивать с айзенберговскими стихами. В этом кругу значимы имена и Евгения Сабурова с его поэзией, освобожденной от формальных стиховых условностей, но остающейся в плоскости лиризма, не оборачивающейся в концепт, и покойного Леонида Иоффе, в стихотворении памяти которого Айзенберг пишет: “Но, обнюхав собственные следы, / перейдет сознание без возврата / в те края, откуда и мы, и ты. / А без нас уже ничему не радо”…
Айзенберг со товарищи никогда не впадали в патетику, не конструировали виртуальных пространств и не искали метафизического знамения в каждом шевелении ветра. Смысл возникает, протекая сквозь языковое и стиховое (в их одновременном единстве и противопоставленности) движения:
Сил набирается темнота
в ночь перетягивать одеяло.
Все разбегается как вода.
Все из негодного материала.
Знаю, что яма ее без дна.
Темные правила не нарушу.
Только б, как оборотня луна,
мехом не вывернула наружу.
Сам, одеяло наискосок
ночь продержавший наполовину,
уголь вытряхиваешь, песок —
и превращаешься в мешковину.
Ахронологический принцип строения книги имеет интересный дополнительный смысл: ранние стихи из машинописных сборников, отчасти прежде не опубликованные, конечно же, при дотошном текстуальном анализе (который, уверен, будет еще проделан, и не раз) отличимы от более поздних — представлены как полноправная часть айзенберговской работы:
Стараюсь думать о своем,
но между прочим
я понимаю, что живьем
когда-то был проглочен.
Не надо думать: это кит.
Ну, сделай вид,
что просто заперся.
Ну, захотелось в тишине
составить из попутных записей
письмо жене:
“Одолевает духота
внутри кита”.
Зачеркнуто. “Представьте, я в пещере!
А привела меня сюда
боязнь открытых помещений”.
Это стихотворение — “Внутри кита”, — опубликованное в первой типографской книге поэта, “Указатель имен”, относится к самиздатским еще сборникам.
Поэтика Михаила Айзенберга действительно целостная как в стихотворной части, так и в рефлективной (но и стихи ведь его рефлексивны!), — безусловно признанное поэтическим сообществом явление, оказывающее влияние на многих молодых поэтов, — впрочем, предполагающее не прямое наследование, но ориентацию на силовые линии, заданные поэтом.
Данила ДАВЫДОВ