Новый Мир ( № 12 2008)

В заключение несколько слов о трудностях перевода. Надо сказать, что Е. Ма­ри­ничева и С. Соложенкина решили задачу огромной сложности. Язык прозы Марии Матиос в учебниках не описан, это живое наречие жителей Гуцульщины, сформированное не в условиях постоянного контакта с русским языком, а под влиянием языков польского, немецкого, румынского, идиша, венгерского. Не с ходу, скажем, догадаешься, что слово«флаг», «знамя»на этом наречии не«прапор»,

согласно рекомендации нормативных словарей, а«фана»— от немецкого«die Fahne»

… Все это переводчиками понято, схвачено, четко выражено. Пожалуй, только некоторым словам, обозначающим местные реалии, лучше бы не подбирать иноязычные эквиваленты, а просто оставить их без перевода. Воля ваша, я бы не стал переводить«коц», «коцик»(особый род ткани и коврик, одежда из нее) словами «плед», «пледик» — слишком салонно для описания горского быта…

Уверен, что российские читатели познакомились только с первой из переводных книг большого украинского писателя Марии Матиос. Следом должны последовать другие, однако прежде стоит расслышать и понять сказанное автором в романе и новеллах. Попробуем?

Дмитрий БАК

 

 

 

Вечные сюжеты и новые подходы

Роман Ф. М. Достоевского “Братья Карамазовы”. Современное состояние изучения. М., “Наука”, 2007, 836 стр.

Перед нами вторая книга проекта Института мировой литературы им. А. М. Горького, начало которому было положено аналогичным сборником работ, посвященных роману “Идиот” (2001).

Чтение это тяжелое, с какой стороны ни возьми: ни в дорогу не захватишь, ни на сон грядущий не откроешь (когда люблю я, усталый, прилечь). Весит том килограмм с лишком. Без шуток — чтение трудоемкое, фолиант солидный: 32 автора с разных сторон света, посвятивших профессиональные раздумья этому неотразимому “тайновидцу духа”, изложили результаты своих последних изысканий в области его итогового и заглавного творения, изобилующего последними вопросами человеческого бытия. И ведь изложили не всегда в доступной для здравомыслящего читателя форме. Возьмите, к примеру, сентенцию — в связи с положением Смердякова в доме Карамазовых — насчет подлинного масштаба долженствующих братских отношений: “<…> все же лакей — слуга, а слуга — брат, как учит старец Зосима, и, следовательно, даже черт, который, по словам Мити Карамазова, „отца убил”, тот, кто есть „человекоубийца искони”, не может остаться за пределами нашего милующего братского отношения” (из Предисловия). А то вышло бы, что и черт ему не брат…