Новый Мир ( № 12 2009)

Ночью, в прорехах никому не интересных снов, Инспектор замечал, что броуновское движение действительности становится более сдержанным. Едва небо начало сереть, явился хозяин гостиницы — без стука, но со стаканом апельсинового сока в руках. Мохнатую робу он сменил на кумачовую рубашку и холщовые штаны. В разрезе рубашки обильно кудрявились седые волоски. Тщательно, по-праздничному выбритый подбородок блестел. На лоб наползал седой, разделенный на ровный пробор парик с лунным отливом, собранный на затылке в жесткую маленькую косичку, высокий и гладкий, как шлем велосипедиста.

— Кажись, устаканилось, — лучась добродушием, промурлыкал Чекушка. — Но береженого известно кто бережет. Свежевыжатый все-таки. — И поставил стакан на пол.

И действительно, круговорот веществ в комнате прекратился. Инспектор сел на кровати, пристально вглядываясь в нового знакомого.

— Что-нибудь не так? — спросил тот.

Инспектор смутился и с сомнением произнес:

— Вчера у вас не было усов.

— Вчера? Откуда вы знаете? — Чекушка нащупал усы и осторожно их подергал. — О! Настоящие. Вот так так! Хорошенькое дельце! Усы на ровном месте!

Инспектор промычал что-то очень вежливое и неразборчивое.

— Лапидарность и безответственность! — все больше распаляясь, причитал старик. — И так во всем! Безобразие! Что-нибудь еще, господин Инспектор? Вы не стесняйтесь, говорите.

— Да нет, вроде бы. — К цвету глаз, которые теперь были темно-карие, Инспектор решил не придираться.

— Надо же, — вздохнул Чекушка и вышел, задумчиво подкручивая льняной пышный ус.

Инспектор откинулся на подушки, блаженно улыбаясь: чувствовал он себя не в пример лучше. Голова была как новенькая, без единой мысли, и Инспектор, не терпевший пустоты, стал планировать день. Он взвешивал каждое слово, каждую мысль обводил жирным контуром, каким обрисовывают силуэты жертв на месте преступления, оставляя зазор между жизнью и смертью, смертью и следствием; он продумывал интонации, выражения лиц, взгляды-броски, взгляды-молнии, взгляды исподлобья; гримасы — страха и трепета, гордости и предубеждения; взмахи, кивки, пожимания плечами; он с паучьей кропотливостью продумывал каждую мизансцену — позы, жесты, модуляции, громкость, отбрасывание теней, бутылку с ржавой жидкостью, хруст накрахмаленной салфетки; он причесал, волосок к волоску, все причины и следствия, он уложил сюжет в две крупные косы на затылке. Где-то между актами Инспектор провалился в прохладный сумеречный сон.