Новый Мир ( № 12 2009)

На картине Эль-Греко «Лаокоон» (1610 — 1614) доминирует не вертикальная, как на скульптуре, а горизонтальная, в изгибах и отражениях, пространственная ось. То есть это именно горизонтальный, раскинувшийся вдаль Лаокоон. Змеи тут вписаны в пейзаж Толедо с нависшим над городом грозовым небом, что придает картине героико-трагический характер. Христианская интерпретация привносит мистический смысл духовного возрождения. Мужское начало подчеркнуто заменой воды скалами и небольшой фигуркой бегущего коня, изображенного в самом центре полотна, — символом животной жизненной силы, скорости и красоты. Однако именно конь традиционно ассоциировался со стихийной силой ветра, бури, волн и текущей воды. Изогнувшаяся кольцом змея в руке юноши образует подобие зеркала, окольцовывающего Толедский собор. Безжизненный «мраморный» цвет фигур подчеркивает мотив смерти как метаморфозы культуры, мифологической смерти как залога бессмертия в искусстве. Интересно, водятся ли тут, в сезон, настоящие змеи?

Величайший из прямых, как змеиный бросок через столетия, последователей Эль-Греко, Сальвадор Дали создал своего Лаокоона — «Лаокоона, терзаемого мухами». Лаокоон напоминает гонимого мухами-эриниями Ореста в истолковании Сартра (в пьесе «Мухи»). Действительно, летом тут путника если не змеи, то мухи, конечно, атаковали бы, в придачу к (как предупреждает путеводитель) полуголым подросткам из цыганского квартала напротив, единственного криминогенного участка Стамбула. На картине Дали зритель как бы подсматривает за покрытым непонятными укусами Лаокооном, застывшим наедине со змеей в старинной арке каменного сооружения (какой простор для фрейдистских толкований!). Лаокоон тут без сыновей: Дали и чьи бы то ни было сыновья, помимо Сына Божьего, — непредставимы.

Согласно литературоведу Владимиру Топорову («Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте» — в кн.: «Исследования по структуре текста», М., 1987), в русской традиции взятие города — продолжение архетипа взятия женщины, добровольного или принудительного. Но не был ли штурм Константинополя прежде всего штурмом-кастрацией (поединком кастраций)? Во всяком случае, концептуальная победа одного типа кастрации над другим просматривается.