Новый Мир ( № 3 2003)

Роза Михайловна добросовестно завывала: “Дон-дон-дон” и “Блям-блям-блям” или ползала — сначала на полусогнутых, а потом и в полном присяде — по полу старухиной комнаты, стараясь держать корпус прямо и громко выпевая сложенными в трубочку губами: “Перлита донноре, певучая речь. Перлита донноре, певучая речь”.

А дома она разучивала, как велено, вокализы по сорок минут в день и порой не могла остановиться и до ночи выводила: “Соль-до, ми-соль. Соль-фамире-до-до-до!” И после упражнений этих так начинала любить себя, что целовала в зеркале собственное отражение, свой рот, сама себя испрашивая: “Неужели это я пою?”

Надо сказать, что “Блоху” приходилось скрывать и от учительницы. Та донимала своим сольфеджио, к двум октавам Розы Михайловны пытаясь присоединить и высокий регистр, чему обучаемая инстинктивно сопротивлялась.

Старая певица, когда-то окончившая Киевскую консерваторию и называвшая представительниц московской певческой школы визгушками, говаривала, что более талантливой ученицы у нее никогда не было. Она восхищалась Розиным модерато (унаследованным, по-видимому, от старого патефона Левитиных, крутившего пластинки несколько замедленно) и утверждала: начни та петь смолоду, такой гимнический посыл сделал бы Розу знаменитостью в мировом масштабе. Однако полной откровенности с ней Роза Михайловна не достигала и, пропищав вокализы, возвращалась домой, где опять трубила свое “Рэвэ тай стогнэ Днипр широкый”.

А по выходным, вспугнув сидящих на подоконнике утренних сизарей, будила пением жильцов и вечером, когда нормальные люди смотрят “Итоги”, сотрясала межэтажные перекрытия своего дома темами из “Бориса Годунова”.

И вдруг наступил роковой для ее предприятия момент. Банк, в который снесла она почти все состояние фирмы, прекратил выплату процентов, а в газетах замелькало дурацкое слово “дефолт”. Роза Михайловна пыталась вернуть вклад, не понимая, почему даже тем банкам, которые не объявлены банкротами, запрещено отдавать вкладчикам деньги.