Новый Мир ( № 3 2005)

Доминирующую роль в детстве Муси играла мать (впрочем, именно так всегда и бывает). Я не увидела на страницах очерков ни одного признания в любви в адрес Марии Александровны. Горечь (полынная!): “…будь моя мать… так же проста со мной, как другие матери с другими девочками”, ирония: “…почему цветы стоялиза

роялем? Чтобы неудобнее поливать? (С матери, при ее нраве, бы сталось!)”, восхищение: “После такой матери мне оставалось только одно: стать поэтом. Чтобы избыть ее дар — мне…” Восхищение — быть может, самое сильное и активное чувство Цветаевой по отношению к матери. Но зачастую повествование строится так, что именно “чистейшему восторгу” неожиданно придается совершенно иной оттенок, меняющий полюс оценки: “После такой матери мне оставалось только одно: стать поэтом. Чтобы избыть ее дар — мне, который бы задушил илипревратил меня в преступителя всех человеческих законов” (курсив здесь и далее мой. —

М. Д.). “Мать — залила нас музыкой. (Из этой Музыки, обернувшейся Лирикой,

мы уже никогда не выплыли — на свет дня!)” “…моя мать выбрала самый тяжелый жребий — вдвое старшего вдовца с двумя детьми, влюбленного в покойницу, —на детей… беду вышла замуж,

любя и продолжая любить — того, с которым потом никогда не искала встречи… нечаянно встретившись с ним на лекции мужа, на вопрос о жизни, счастье и т. д. ответила: „Моей дочери год, она очень крупная и умная, я совершенно счастлива…” (Боже, как в эту минуту она должна была меня, умную и крупную, ненавидеть за то, что я — неегодочь!)”