Планы его не исполнились. Наотрез отказывавшийся выехать с семьей за границу (родители Лунца как уроженцы Литвы могли беспрепятственно оставить Советскую Россию, Лунцу для этого необходимо было принять литовское гражданство), он все же вынужден был отправиться на лечение в Германию, откуда не вернулся. Часто повторяемые утверждения, будто Лунц эмигрировал, неосновательны. Чтобы в том убедиться, достаточно прочесть его письма к родным и друзьям. Он с нетерпением ждал возможности возвратиться на родину и умер, не дождавшись. Было ему двадцать три года от роду.
Здесь, собственно, и берет начало сюжет данной рецензии. И начинается он с парадокса. Будь редакторы в двадцатых годах двадцатого века чуть опрометчивее, Лунца поостерегся бы цитировать в своем докладе А. Жданов, трактующий постановление ЦК о журналах “Звезда” и “Ленинград”. Что там слова о свободе от каких-либо партий: “Мы собрались в дни революционного, в дни мощного политического напряжения. „Кто не с нами, тот против нас! — говорили нам справа и слева, — с кем же вы, Серапионовы братья, — с коммунистами или против коммунистов, за революцию или против революции?”
„С кем же мы, Серапионовы братья? Мы с пустынником Серапионом”…”
Ну а если бы огласку получили не эти слова о неприятии утилитаризма и пропаганды в литературе, а написанное тогда же одержимым Лунцем, но вымаранное благоразумным редактором: “Слишком долго и мучительно истязала русскую литературу общественная и политическая критика. Пора сказать, что „Бесы” лучше романов Чернышевского”. Такого рода высказывания не подходят для официальных цитат, они способны взорвать любой текст. Точно так же человек, подобный Лунцу, может разрушить любое сообщество, даже сообщество единомышленников. Максималист Лунц и нарушал спокойствие “серапионов”, а статья “Почему мы Серапионовы братья”, опубликованная вместе с серапионовскими автобиографиями в № 3 журнала “Литературные записки” за 1922 год, — один из вереницы примеров раздражающей “неблагостности” Лунца.