Новый Мир ( № 3 2006)

Кончина “Москвы” — тоже трагическое событие. Некрологов по этому случаю было множество, и я присоединяюсь ко всем скорбящим. Вспоминаю, как в 1935-м меня, семилетнего, только что привезенного в столицу из Тифлиса, 14 мая, в канун открытия московского метро, мама привела на станцию “Охотный ряд”, о строительстве которой она написала очерк, опубликованный к этому событию. Новоиспеченный отель высился над входом в метро. Архитектурный символ новой Москвы ассоциировался не только с ярлыком “Столичной”, но и звучал подобно популярной в ту пору песне Дунаевского — “Утро красит нежным светом… Холодок бежит за ворот… С добрым утром, милый город…”. У того времени был свой пафос, и “Москва” его точно выражала.

Какие бы красоты ни открывала возникшая теперь пустота, в ней прежде всего видится беспощадное отношение к своему прошлому, что называется, к “отеческим гробам”. Я не верю, что в пределах тех прочнейших стен нельзя было создать пятизвездного комфорта.

А что сказать о “России”?

Я никогда не был поклонником творчества Дмирия Чечулина, и его Белый дом раздражает меня жесткостью симметрии, пропорциями, характером прорисовки деталей, нелепой башенкой. В пору строительства отеля в Зарядье в репертуаре того же “Кохинора” появилась песня на мотив “Дубинушки”:

У седого Кремля на откосе крутом

Ты увидишь такую картину:

Ставят рядом с Кремлем

Огромадный объем,

Рядом с сердцем России — дубину.

Есть у меня на этот счет еще одно интересное воспоминание. Как-то в 1965-м я зашел в Дом архитектора и, открыв дверь Малого зала, увидел в темноте на экране очертания здания архитектурного факультета Йельского университета, которое днем раньше созерцал в экспозиции выставки американской архитектуры. Автор этой постройки Пол Рудолф показывал свои работы. Демонстрация вскоре завершилась, и последовали вопросы. Советский коллега поинтересовался впечатлением зарубежного мастера о Москве. И прозвучал ответ: “Меня поразили пространства площадей и улиц. Я много раз изучал чертежи храма Василия Блаженного, но не мог себе его представить. Теперь я вижу, что это великая постройка”. А дальше он произнес буквально следующее:

“Надеюсь, вы найдете в себе силы снести отель, который строите рядом”.Похоже, что спустя сорок лет силы найдутся.

Но если бы Гамлет был американским архитектором, у него тоже были бы основания начать монолог с вопроса о сносе, и в том числе о сносе того, что построено Рудолфом — одним из самых ярких “шестидесятников” Америки, бывшим в те годы деканом Йельской архитектурной школы.