Дождь, когда закончился город, полил сплошной уже стеной, и левый бок “восьмерки” каждый раз так сыпуче-громко обдавало от особо крупных представителей встречного потока, что казалось, будто машину берут на абордаж. Олег прибавил громкость приемника и каким-то невообразимым образом попал на Эдит Пиаф, сложно даже предположить — на какой волне она парила, на какой станции из тех, что предпочитают “тыц-тыц-тыц”... Блаженно откинулся на подголовник, чуть расслабился — насколько позволяла трудная дорога. И даже разрегулированный вконец двигатель, кажется, рычал-ревел не просто, а rrregrrrette rrrien.
Сегодня Олега больше всего порадовало, что Михаил действительно рад его видеть. Их студенческая дружба, да почти братство, оборвалась несколько лет назад внезапно и на какой-то невнятной ноте (сам Олег не разобрался, что именно произошло) — и теперь, встретившись в лифтовом холле, полном космической стали с чеканкой, с первых же удивленных возгласов, рукопожатия и фраз Олег почти с испугом пытался прочитать, есть ли у Мишки какая-то обида или нет. Кажется — нет. Во всяком случае, в те полчаса, которые нашлись у обоих на скудный местный буфет, они болтали беззаботно и не могли наболтаться и взахлеб рассказывали о своей жизни (в основном Михаил — о своей), и даже было почти так же беззаботно и запросто, как в